Она разозлилась:
— Не на ваши деньги куплено, дуры лупоглазые!
«А на чьи? — снова подумала Наташа, — Ведь не на материны же? У той и на хлеб-то не всегда находится…»
Из парадного крыльца вышла Марья Сергеевна. Любовь Ивановна провожала ее, держа под руку.
— Ты милая моя, так и сделай: приходи к заведующей и скажи —«Марья Сергеевна послала». Чай, не забыла старуху, помогут по доброй памяти. А работать пойдешь — все наладится, все проще будет. И сына сбережешь. Так-то!
«Неужели Любовь Ивановна пойдет на работу? Вот чудеса! До сих пор она только все собиралась…» Наташа побежала к дому и чуть не столкнулась с Олегом.
— Ну что попало тебе? — спросила она с интересом.
Он посмотрел на нее так, словно и не видел никогда прежде..
— Попало. И правильно, понимаешь?.. Ой, смотри… Тая!
— И Сидор Михайлович! Что это они несут? — Олег схватил Наташу за руку.
По серому рыхлому снегу мостовой шли двое — высокий хромой человек и девочка. Они несли что-то тяжелое и угловатое, упрятанное в серый картофельный мешок, Небо над ними было самое обычное, в низких тучах, сквозь которые рвалось солнце. Они вошли во двор, и как раз в эту минуту шальной луч поджег Тайны волосы, оконные стекла.
— Славку зови! — коротко сказала Тая, и Наташе показалось, глаза ее блестят еще ярче солнечного луча и что вообще произошло что-то ужасное и прекрасное, чего не бывает.
Она опрометью кинулась на крыльцо.
…На вросшей в снег скамейке лежал настоящий, почти новый баян, сверкающий глубоким, как ночная вода, черным лаком. На белых клавишах играло солнце. И все это счастье принадлежало только ему — Славе.
Радость не сразу овладела суровым лицом мальчика. С трудом раздвинула в улыбке губы, коснулась зарумянившихся щек и, наконец, словно изнутри, подожгла глаза. Теперь уже ничто на свете не существовало для него, кроме этого послушного, умного инструмента! Тонкими пальцами он гладил его, как живое существо, осторожно трогал клавиши.
— Это мое?.. Мне? — только и смог сказать Слава.
— Да, это тебе… и всем, — подтвердил Сидор Михайлович, — От бойцов на память. От всех нас…
Тая опустила голову: вот еще беда, слезы так и щиплют глаза, не хватало расплакаться! Сказала понарошку сердито:
— Уж теперь-то ты не отвертишься от концерта!
Слава только глянул на нее счастливыми глазами — говорить не мог.
Вьюжный март засыпал город свежим, чистым снегом — точно к празднику украсил улицы и дома. Солнце, яркое по-весеннему, развесило по крышам серебряную канитель сосулек. В прежние годы они уцелели бы только на самых высоких крышах, теперь их никто не замечал. Голод состарил детей.
Школа притихла. Оживление наступало только в большую перемену. Еще в конце урока в классах начиналась тихая возня, слышался приглушенный металлический лязг и бряканье. Это из парт и тряпочных мешочков (в таких до войны носили галоши) вынимались миски и ложки.
Всем хотелось первыми поспеть к окошку кухни в конце коридора, где каждый получал порцию супа, сваренного из чего придется… Ели тут же в коридоре, примостившись на подоконниках.
Однажды во время большой перемены повариха тетя Даша сказала:
— Завтра не будет вам супа. Дров нету… И в классах топить тоже печем.
Ребята заволновались. Многие только потому и не бросили до сих пор школу, что там можно было получить чашку горячего варева из мороженой капусты и маленькую черную булочку… Как же теперь быть? Некоторые пожимали плечами:
— Подождем. Дрова когда-нибудь привезут…
Большинство было другого мнения:
— Самим надо достать! Хоть из дому по щепке принести, и то, глядишь, сколько наберется!
— А у меня есть другое предложение, — раздался голос завуча Ираиды Павловны, — Дрова у школы есть, но они лежат на берегу Волги, под снегом. Надо достать их оттуда…
Длинная очередь, выстроившаяся вдоль коридора, мгновенно смешалась. Ребята окружили завуча:
— А это очень далеко? А мы сможем?..
— Сможете! Вас ведь много.
…Выстроившись неровной колонной, школьники пошли к реке. По дороге к ним присоединялись те, кто жил поближе и успел забежать домой, чтобы взять лишнюю лопату или санки… Сначала шли вразброд, не в ногу, но из передних рядов выскочила рыжая девочка и озорно крикнула:
— Равняйся! Шагом марш! Раз-два! Раз-два!
Все засмеялись, но строй мгновенно подтянулся и зашагал совсем уже по-военному.
Берег реки сверкал нетронутой белизной свежего снега. Только кое-где из-под него, как руки утопающих, торчали бревна…