— Да нет, — мурлыкнул я, не показывая, насколько ошарашен таким неласковым приемом. — Я так, заглянул узнать, может тебе помощь нужна?
Домовушка с яростью набросился на противень, который драил в этот момент.
— Нет уж, — процедил он, — без подмоги обойдемся! Иди себе спи, Аника!
В аквариуме плеснуло, и Рыб высунул над поверхностью свое тупое рыло.
— Ты б и правда, Кот, шел себе. Домовой наш нынче не в настроении…
Я обошел Домовушку и приблизился к подоконнику.
— А что случилось-то?
Рыб пошамкал беззубым ртом.
— Я, собственно не присутствовал, а сплетничать не хочу… Но Домовой вчера из-за твоего поведения очень расстроился, а Жаб так и вовсе злой — не скажу, как Пес, но скорее, как вампир, и жаждет твоей крови. Так что если мы его сейчас разбудим — я тебе не позавидую.
Жаб завозился в своей миске, и я быстренько ретировался.
Почему-то при словах Рыба про Жаба у меня возникла ассоциация с чем-то клетчатым, как шахматная доска. В шахматы мы с ним вчера играли, что ли?
Да нет, Жаб в шахматы не умеет, вот в карты, в тыщу или там в клабер — это он всегда готов.
Странно все это как-то…
Пса на привычном месте — на коврике у порога не оказалось. Должно быть, он до сих пор в шкафу, младенца воспитывает. Неужели Лёня еще не проснулась?
Я заглянул в бабушкину комнату.
Точно, на кровати кто-то лежал.
А на спинке кровати спал Петух, спрятав голову под крыло.
Ну, с Петухом разговаривать — себе дороже, связно и понятно он ничего рассказать не сможет.
Я подумал, не вернуться ли в кухню, порасспросить Паука. Но Паука разбудить — это вам не конфетку скушать, семь потов сойдет, пока докричишься, и там, в кухне, к тому же сердитый Домовушка, да и Жаб может проснуться…
Я осторожно, чтобы не потревожить Ворона, ткнулся в дверь кабинета.
Ворон бодрствовал — иногда это с ним случается. Сидит до рассвета на своем пюпитре, ковыряется в конспектах Лады или в книжках сказок, ищет пути в далекое Там.
И меня обычно заставляет — дай ему ту вот книгу, найди ему эту страницу, скопируй ему этот абзац…
В этот раз Ворон обложился конспектами Лады.
Он хмуро взглянул на меня, отложил в сторону тетрадку, взял другую.
— Ну что, как самочувствие? — спросил он. — Пришел в себя?
— А я разве из себя выходил? — осторожно поинтересовался я.
Ворон хмыкнул, крякнул и прокашлялся. Мне показалось, что он смущен.
Смущенный Ворон — это что-то новенькое в нашей практике.
— Собственно, мы — все мы — сами виноваты в том, что произошло…
Пауза, которую он взял, затянулась, по моему мнению, чрезмерно.
— Да что произошло? — не выдержал я. — Ты можешь мне толком объяснить? Домовушка ярится — чуть противнем в меня не кинул, Рыб, видите ли, сплетничать не хочет, но говорит, что Жаб жаждет моей крови, как вампир, ты тоже крутишь-вертишь, толком ничего не рассказываешь…
Ворон отложил тетрадку, заложил крылья за спину, и еще раз кашлянул.
— Видишь ли, друг мой…
(Ну, амба, подумал я. Если уж Ворон называет меня «друг мой» — то уж точно чувствует себя виноватым. И, образно говоря, виляет хвостом).
— Видишь ли, мой друг, вчера ты вел себя несколько неадекватно. Но, я повторюсь, виноваты во многом мы сами. Механизм воздействия корня валерианы на кошачий организм до конца не изучен, и нам надо было предвидеть, что мощный инстинкт неразумного животного в данном конкретном случае, после некоторой психологической, физической и магической перегрузки, каковой ты был некоторое время подвержен, возьмет верх над интеллектом. Но ты тоже хорош! В тяжелую годину испытаний, когда под угрозой само существование нашего сообщества, когда дамоклов меч смерти — от голода ли, от преждевременной и скоропостижной старости ли — висит над несмышленым дитятею, ты, маг, хоть и недоучка, позволяешь властвовать собой своим животным инстинктам! Для мага столь низкий уровень самоконтроля недопустим! Особенно учитывая грубейшее нарушение правил, допущенное тобой при выполнении заклинания трансформации! Вместо того, чтобы раскаиваться и судорожно изыскивать пути разрешения конфликтной ситуации и исправления своих недочетов и ошибок, ты пускаешься во все тяжкие! Фу, срам!!!
— Ага, я понял, — уныло произнес я. — Коту дали валерьянки. Ну, и что дальше?
Тут Ворон меня удивил окончательно и бесповоротно.
Он фыркнул.
На чистом кошачьем языке, и с прекрасным произношением.
В переводе это будет…
Нет, лучше я не буду переводить, скажу только, что в переводе это будет совершенно нецензурно и непечатно. Да, я знаю, что нынче это даже модно — использовать при написании литературных произведений обсценную лексику. Но я как-то за модой не гонюсь. И воспитан в твердых правилах — для литературы литературный язык, для общения — разговорный. В присутствии женщин и детей — не выражаться.
— Ну, Ворон, убил! — восхитился я. — Да ты, оказывается, и кошачьим владеешь!
— С вами поведешься — и на суахили ругаться научишься, — сухо ответил Ворон. И вдруг заорал: — Все! Лирическое отступление считаю оконченным! Берись за дело! К сожалению, Бабушкин архив пропал, и приходится перелопачивать конспекты Лады. Вон ту стопочку возьми.
Ворон уже вернулся в привычное раздраженно-деловое состояние духа. Расспрашивать его теперь бесполезно — он только еще больше будет раздражаться, и я могу схлопотать клювом в темечко.
Я вздохнул, и поплелся к своему месту на письменном столе.
— Хоть что искать?
Ворон удивленно воззрился на меня.
— Как это — что? Ты вчера наломал дров, тебе и расхлебывать. Я, конечно, не уверен, что это варево возможно расхлебать, но попытаться необходимо. Нужно возвратить мать ребенку, мужа — жене; да и Жаб, я думаю, не захочет щеголять в этом шутовском обличьи.
— Ничего не понимаю!
То есть что-то начало брезжить в моей памяти, вроде бы я вчера пытался трансформировать какую-то тетку и какого-то дядьку, а Жаб, который всегда попадает не туда, куда надо, в этот раз попал под действие магии… Случайно, разумеется.
Ворон, видя мое недоумение, скупо и сухо просветил меня, перечислив по пунктам все негативные последствия моего вчерашнего неудачного колдовства.
Бр-р-р!
Немудрено, что я все забыл — это мой организм так боролся с мощными отрицательными эмоциями.
— …А ты думал, это из-за люстры Домовушка на тебя так взъелся? — завершил свой краткий обзор Ворон. — Нет, это из-за чайника. У Домового свои, может быть, ошибочные, но твердые понятия, что есть Зло и, соответственно, Добро. И убедить его, что в твоих действиях не было злого умысла, я не смог. Тем более что ты его оскорбил.
— Я? Домовушку? Да не может такого быть! И причем тут люстра?
— Про люстру, если сам не вспомнишь, тебе расскажет кто-нибудь другой. Мне сейчас не до бытового аспекта — мне бы с магическим разобраться. Возможно, Ратибор, когда проснется, нам что-то подскажет. Если будет в состоянии, то есть если не потерял при трансформации своих магических способностей. Иногда это случается.
Ратибор? А это кто еще?
Ах, да, брат, «ейный брат», явившийся к нам из далекого «Где-то Тама», и которого я случайно превратил в женщину.
Память моя пробудилась — я вспомнил все — но только до того момента, как опрокинул рюмку с валерьянкой.
Донна Роза!
Это ж действительно дрова у дома! Дубовые! Это ж мы за год не разгребем!
И я погрузился в работу.
Хоть мне и очень интересно было узнать, что там случилось с люстрой…
Глава шестнадцатая, в которой меня просвещают
— Сижу, никого не трогаю, примус починяю…
Люстра эта, с висюльками богемского хрусталя, тренькавшими при малейшем сквознячке, когда-то висела в большой комнате.
Потом, когда Лада уснула, в большой комнате свет не зажигали.