— Ха! — воскликнул Ратибор, — а оно не чисто золотое! Вот смотри — тут серебро, черненое! — он показал мне перо, на котором на черной полоске следов от зубов Ратибора не было. — То есть я так думаю. Для проверки надо бы кислотой капнуть.
— Откуда ты это знаешь? Прямо ювелир! — сказала Лёня. С некоторой… ревностью, что ли.
— Ну, по необходимости, — ответил Ратибор, слегка зардев. — Чужанин Чужанинович не только магистр, он еще и златодел, золотых дел мастер. А как я у него учеником, то он всему меня и учит.
— А в темечко получаешь? — спросил я с неподдельным интересом.
— Не, он больше мне по затылку, — Ратибор запунцовился гуще, и уши его стали красными, как ломтики помидоров. — Или за волосы оттаскать…
— Ну да, у меня-то шерсть короткая, меня не оттаскаешь, — сказал я, вздохнув.
Всюду одно и тоже! Разгул насилия!
Но, как любил выражаться Ворон, пора было возвращаться к нашим баранам.
То есть к жабам.
То есть к одному-единственному представителю жабьего племени, который сидел на полу, раздувая горло, шумно дышал и постепенно надувался — вот-вот взлетит.
И что вы думаете? Он таки взлетел! Этот тяжелый Жаб в серебряно-золотом оперении!
— Я так понимаю, что теперь ты не согласен на ампутацию своих перьев? — кротко спросил я. — А что с хвостом делать будем?
— Какая такая ам-акация! — закричал Домовушка. — Злато-серебро из живого творения расти не может! Вертай его обратно, в пристойную суть, в жабу обыкновенную! А ты, Жабик, по злату своему не горюй, его ведь, злато, сколь на зуб не клади, а в утробе-то все одно пусто!
Жаб тяжело шмякнулся на пол, звякнув перьями.
— Режь, туды-т его за ногу! И хвост, и перья! Приведи меня в натуральный вид!
Да…
Осталось только выяснить, как это сделать.
Глава двадцать пятая, в которой выясняется, кто из нас был прав: я или Домовушка
Ограниченным людям служит большим утешением сознание, что и те, которые умнее их, при случае поступают не лучше, чем они.
Да, это, пожалуй, самый извечный вопрос, который с незапамятных времен встает перед человеком — как добиться.
С целями, как правило, все более или менее ясно (обычно мы знаем, чего хотим).
Со средствами, находящимися в нашем распоряжении, тоже.
А вот путь достижения этой самой цели: надо его найти, то есть проложить; преодолеть препятствия, которых довольно подкладывает жизнь нам под ноги; да еще обойтись имеющимися в вашем распоряжении средствами; да возместить недостаток означенных средств — смекалкой ли, помощью окружающих, либо откладыванием достижения цели на неопределенный срок (пока необходимые средства не будут приобретены), и не сбиться с пути к главной цели плутанием по боковым, заманчивым и влекущим, но таким неверным, обманчивым тропкам…
Не есть ли это наша жизнь? Сначала мы устанавливаем для себя препятствия, а потом успешно их преодолеваем.
Итак, цель моя была ясна, даже ясны были две цели: кратковременная — вернуть Жаба в прежний, жабий, вид; и долгосрочная — применить накопленный опыт в возвращении в прежний вид всех остальных.
Со средствами тоже было все, в общем и целом, ясно: мой магический талант, конспекты Лады, возможно, помощь Ратибора.
В конспекте Лады я нашел место, касающееся экстраполяции — то есть вывода хвоста потока магионов наружу. И там, черным по белому и в рамочке, сделанной красной пастой, было написано: «Если не экстраполировать отрицательный поток вовремя, заклинание приобретает необратимый характер».
Мы с Вороном еще прошлой ночью поспорили, как толковать слово «вовремя». Ворон считал, что это означает действие во время произнесения заклинания, я же спорил — где-то в конспектах Лады я встречал раздел о степени свежести заклинаний — свежее, средней (второй) степени свежести и застарелое. Так вот, как мне казалось, что даже и на второй стадии заклинание можно еще обратить вспять. Только в нужной тетрадке не оказалось нужного листика — когда заклинание считается свежим, а когда — второй и третьей степени свежести. Потерялся листик.
Я спросил Ратибора, не просветит ли он меня по этому вопросу.
Ратибор не просветил, сказал, что не помнит такого. И заинтересовался вопросом экстраполяции.
Я объяснил, как умел.
Как оказалось, Ратибор был еще менее подкован, чем я — он не знал, что такое магионы!
Я удивился — как же он тогда занимается магией?
А у них просто была другая терминология — потоки магионов у них назывались нитями, прядями, путами и волокнами, а поля — полотнами. Самих магионов Ратибор не видел. Как я понял, ему просто не объяснили, КАК надо смотреть — он считал нити, пряди и волокна едиными и однородными по всей протяженности.
Я так понимаю, что это потому, что им ничего не было известно про электричество. До потока частиц тамошняя наука не додумалась — но, по-видимому, им это и не было надо. Магия у них прекрасно действовала и без всякой теоретической базы — общий магиационный фон в их Там гораздо выше, чем у нас, так что можно и не заморачиваться всякой ерундой типа «напряженность поля», «протяженность потока», «степень интенсивности» и так далее. А вопрос знака решался еще проще: белые нити или полотнища — положительные, черные — соответственно, отрицательные.
А еще Ратибор мне рассказал, как ему удалось расколдоваться: оказывается, когда заклинание наложено (как он выразился «наложены путы»): из этих самых пут торчит кончик, «хвостик», и за этот самый хвостик нужно дернуть — и заклинание рассыплется.
Теперь мне понятно, что имел в виду Ворон, когда кричал «Экстраполируй!» — надо было хвостик вывести наружу, а так он остался внутри.
М-да…
Я обошел вокруг Жаба (Лёня вернула его на стол).
То есть я, конечно, видел заклинание — в виде беспорядочного комка потоков и полей, как неоконченное вязание, над которым поработал котенок. Хвостиков снаружи не наблюдалось, надо было лезть внутрь.
Но если я дерну не за ту веревочку, заклинание станет — совершенно точно — необратимым, и Жаб навсегда останется пернатым!
И хвостатым!
Но я положился на наш замечательный русский обычай — на авось — и запустил свою магическую лапу внутрь заклинания. Жаб захихикал:
— Щекотно!.. — и попытался спрыгнуть на пол, однако суровая Лёня крепко прижимала его к столешнице.
А все остальные, затаив дыхание, следили за моими действиями — как будто они могли что-нибудь увидеть!
Ну, кроме Ратибора, конечно.
Но Ратибор вовсе не затаил дыхание — наоборот, он дышал шумно, с натугой, и даже шевелил губами.
Петух, по малоумию, или потому что его небольшая головка занята была другой мыслью (а больше одной мысли у него в мозгах не помещается), пропустил мимо ушей наши с Ратибором разговоры и пришел к неверному выводу. Поэтому он заорал:
— Товарищ капитан! Тут этот новенький штатский Жаба заколдовывает!
Домовушка схватил его и сунул подмышку.
— Ты, товарищ капитан Паук, не пекись ни о какой напасти — Петушок наш напутамши! — и снова затаил дыхание.
И вот когда я нащупал какой-то хвостик и раздумывал: дергать или не дергать — в дверь позвонили.
От неожиданности я вздрогнул, хвостик, который я держал в своей магической лапе, дернулся — и чудо свершилось, заклинание с Жаба спало, а перья и хвост медленными каплями стекли, оставив на столе разноцветную лужицу, которая, впрочем, скоро испарилась.
Я сказал: «Уф!» — и перевел дух. Оказывается, я тоже затаил дыхание.
Жаб сначала не понял, что случилось, но когда все (кроме Петуха и Домовушки) кинулись его поздравлять, вот тут до него дошло, и он прослезился. И даже полез ко мне целоваться.
Ну, я с Жабами не целуюсь.