28 февраля 1917 все мы, сестра Стаси Фанни с мужем, Бабушка и я с Г. уехали в Финляндию. В Гельсингфорсе нас встретила Софи (сестра Г.). Мы пробыли там две недели. Гостили и в Вилльнесе где в годы младенчества жил мой Тютти. 9 марта вернулись в Петроград. Так как нас было много, и разместиться всем у встречавших нас Розенбергов было неудобно, мы с Г. удрали. Сняли номер в «Европейской». 11 марта вечером смотрели балет в Мариинском. (…) уже не первый день в городе не спокойно. Стреляли повсюду! Предместье грабило магазины и лавки.
В театре были по абонементу друга Г. В ложе рядом с нашей оказался давнишний знакомый Г. – доверенный Бабушки Анны Розы государственный нотариус Хольм. Благообразный старичок. Г., всё ещё никак не расставшийся со своими уланскими «шуточками» спросил его, не согласится ли тот перевести свой годовой абонемент на него, Г., в случае, если он, Хольм, умрёт первым. У Хольма не было ни семьи ни родных, о чём Г. знал, естественно. У Хольма сперва «отвалилась челюсть». Когда «дошло», он вежливейшим образом согласился. Трагикомизм ситуации в том что Г. отправлялся на фронт где смерть ждала его на каждом шагу. Когда ночью вышли из театра подумали что город будто вымер. Трамваи, лихачи, авто исчезли. Невозможно было отыскать самого захудалого «Ваньку» (Извозчика). Старый приятель Г. по полку предложил в своём автомобиле довезти нас до гостиницы. Мчались под выстрелами с тротуаров и из подворотен. Мимо вооруженных постов на Большой морской и на Невском. В ресторане гостиницы столкнулись с другом Г., директором Компании Нобелей Эммануэлем. Человеком близким и мужу Стаси Фанни Залману Додину. Которому, после несчастья в Днепровских заводах младший Нобеле особо покровительствовал. По его предложению мужчины, чтобы хоть как-то прояснить положение в городе двинулись в находящийся рядом клуб, где постоянно полно было думцев. Но там никого не было. Швейцар сообщил, что сутки никто к ним не заходил. Пошли дальше.
Через несколько шагов их остановили вооруженные штатские, потребовавшие документы и тут же попытавшиеся обыскать. Поняв, что это грабители, Г. ударом ладони бросил одного на снег. Другого наотмашь ударил в лицо, заставив бежать. (…) Но тот обернувшись из револьвера выстрелил в Г… Не попал. Двое охранников Нобеле, задержавшихся далеко сзади, бросились вперёд. И стали стрелять в бежавшего… Не знаю куда тот делся. Г. за воротник, подняв лежавшего, приставил его к поручню магазинной витрин. Спросил: «Жив?». Тот промычал. (…) Мы отправились в контору Компании рядом. Узнали, что беспорядки уже охватили весь центр. Вернулись в гостиницу. Сообщив по телефону Розенбергам что «мы пока невредимы». Но «события» в Питере, я почувствовала, начали Г. доставать. У Достоевского как-то прочла: «В гостиную вошел пятидесятилетний старец». Но ведь и Г. пятьдесят скоро! И игры хамья с оружием на улицах ему не по возрасту.