Собственно революция (Заметила Катерина в «Записках»), началась на другой день. Сообщили что шесть резервных полков, из них один казачий, считавшийся абсолютно надёжным, перешли на сторону восставших. (…) Уже утром в городе произошли настоящие сражения. Прежде всех были захвачены тюрьмы и выпущены на свободу арестанты. Сразу взят и подожжен Арсенал и склады оружия. Тотчас началась форменная охота на жандармов, городовых и генералов! Схватив их, всех тут же на месте расстреливали! Повесили Военного коменданта Петрограда, пытавшегося навести хотя бы условный порядок в городе. (…) Жизнь Г. повисла на волоске! Успокаивать его не надо было. Он сам всех нас успокаивал. (…) Всё утро стоял у окна номера. Наблюдал с четвёртого этажа за беснующейся внизу толпой вооруженных солдат и штатских. И был кем-то замечен: на нём же – генеральский мундир! Толпа бросилась в гостиницу! Швейцар тоже кинулся вверх предупредить, показать дорогу на улицу чёрным ходом. Г. накинул на себя шубу, не имевшую знаков различия. Меня схватил в охапку. Прижал к себе, укутав необъятными полами. И успел, уходя, сказать ординарцу что позвонит… Как с ребёнком он прошел со мной той же дорогой. Вдоль Екатерининского канала в контору Нобеле. Эммануэль отослал сотрудника за «нестандартным» гражданским платьем для высоченного Г. в которое он переоделся. После чего в сопровождении Эммануэля с охранниками, агента французской кампании Эжена Бо и нескольких улан, мы направились на противоположную сторону Невы во дворец семьи Нобелей по Выборгской.
По пути не раз задерживались перед дотла сожженными зданиями полиции. Пока из одной из бесновавшихся толп не выкрикнули: — «Этот вот – переодетый офицер!». Нобелевские амбалы зарычали угрожающе. Выкрикнувший замолк. Мы направились дальше. (…) Пошли Марсовым полем. На полдороги нагнал какой-то солдат: «Один из вас — офицер!». Г. распахнувшись и спустив меня на снег, шагнул навстречу доносчику. Но амбалы опередили. (…) Г. был сам не свой! Он не мог терпеть хамства «победителей». Вскоре подумала, что надолго его «не хватит». И тогда (...) Что тогда будет, мне не дано знать, но он был вооружен. Но вооружены были все они! (…) Солдат не отставал. — Совершенно верно я офицер подтвердил француз, доставая свой военный паспорт. Он воевал на Западном фронте и лишь недавно вернулся на службу в Россию. Солдат отдал честь и удалился…
На мосту через Неву, некто, подойдя к Г., положил руку ему на плечо и велел проходившему мимо солдатскому патрулю проверить документы у задержанных им граждан. Бумаги француза были в порядке. Нобель сказал, что …его документы дома. А Г. объяснил, что только сегодня утром приехал из Финляндии и его бумаги в чемодане в камере хранения Финляндского вокзала. Начальник патруля (патруль человек шесть-семь вооруженных, серьёзный с таким лучше не связываться) не имел никакого желания ехать с Г. на вокзал. И всех нас отпустил… Мне показалось, что в этом эпизоде рычание Г. связано было не с самой внезапностью обидного для него, русского офицера, задержания солдатом. Но из-за неуставного поступка начальника патруля. Тоже наверно офицера… Хотя не дай Бог бывшему офицеру поступить по уставу!
Но ретивое, армейское, не оставляло Г. ни на минуту.
Дворец Нобеле располагался рядом с заводом. Г. задерживаться у него не хотел, узнав что в доме генерал, рабочие могут устроить беспорядки. И даже ловушку. (…) Стыд страха «разоблачения» ел Г. глаза и терзал душу. Он даже высказал абсолютно не свойственное ни характеру его ни ментальности: «Мою бы 12-ю (дивизию) или школу улан – навёл бы порядок в насилуемой столице!». На замечание Нобеле: — «Ты шутишь, Г.! Ничего бы ты не сделал!» Ответил серьёзно: « Это большевистское быдло хорошо знаю. Не задумываясь, развешал бы ее по фонарям!»…
Он не блефовал: быдло развешал! Не по Петербургским – по финляндским фонарям.
Поздним морозным вечером в кромешной тьме, когда человека от зверя было не отличить, мы перебрались к жившему поблизости знакомому Г. финляндцу Селину, где в прихожей столкнулись с зятем Г. Микаэлем Гриппенбергом, только что прибывшем из Хельсингфорса. Вскоре явился и хозяин, в обществе отставного генерала Лоде, который тоже приехал из Финляндии, но чуть раньше, и жил у Селина…Столпотворение, характерное тогда во всех семьях возбуждённой смутой столицы…
Во вторник 13 марта в квартиру с проверкой явился солдатский патруль – солдаты утверждали, что «здесь проживает генерал!» — охота на генералов была в разгаре… Селин не стал отрицать, сказав, что это – отставной генерал Лоде. Солдаты начали обыскивать квартиру. Г. в халате сидел на низенькой козетке в прихожей и разговаривал по телефону, пытаясь связаться с ординарцем, оставшимся в гостинице. Солдаты заметили, что он в сапогах, на которых видны следы от шпор. Г. объяснил, что он из Финляндии и до смерти рад, что ему вообще посчастливилось – в такой мороз — достать пару сапог. Солдаты посочувствовали и ушли...