По комнатам и холлам – везде фотографии Евы… Лучше бы убрать их – слёзы из-за них…
Ева на Бергхофе много фотографировала и снимала на камеру. Тоже, много и с наслаждением, снимала бифокаторами-телескопами летящих птиц. Птиц, их снимала сходу – на лыжных спусках… Вместе с Гретль (Маргаритой, младшей сестрой Евы, женой Фегеляйна, тоже когда-то работавшей в фото студии Гофмана) обрабатывала плёнки и пластинки. Но сама печатала удивительнейшие по композиции и качеству снимки. Даже выставки вместе с Гертой устраивали… (При мне уговаривала Баура учить её летать. Слышал, даже, что он начал тренировать её на своём Шторьхе. Но настучали Ему. Он с Бауром поругался… Баур дулся на него. Ева плакала: летать Он ей не разрешил!…). Она должна была развлекать себя сама целыми днями, а в последние годы правления Гитлера целыми неделями. Даже во время визитов в Бергхоф она оставалась на заднем плане. Но если Гитлер обедал только с близким кругом друзей, она всегда садилась по правую его руку. После завершения трапезы он целовал ей пальцы и вёл в соседнюю комнату, чтобы там вдвоём попить кофе и поговорить. Он всегда был к ней исключительно внимателен, как, впрочем, и ко всем женщинам (к Герде особенно), которые не только присутствовали на обеде, но которых встречал. Я разговаривал с Евой и о допустимых пределах её взаимоотношений с Гитлером. Она понимала, что никогда не сможет стать женой человека, которого любит. Она была согласна оставаться его любовницей. Временами Ева впадала в сильную депрессию из-за своего одиночества, из-за того, что она скрыта от глаз общества, но редко позволяла себе это показывать. Временами её навещала любимая ею Лени Рифеншталь. Приятельница — со времён работы Ева у Генриха Гофмана; – в его лаборатории обрабатывались плёнки приключенческих фильмов, в которых Лени играла с средины 20-х годов. Позднее она ставила потрясающие документальные фильмы… Они известны… А начинала — у Мари Вигман — танцовщицей… Красивей Лени женщин не видел… И в старости она была прекрасна!.. Вообще, женщина удивительная! Туда, на Бергхоф, она привозила свой «Голубой свет». Привозила свои «Победу веры», «Триумф воли». И конечно «День свободы – наш вермахт»… Нет! Таких картин больше не будет – снимать некому… После них одиночество Евы, — со всякими депрессиями и меланхолиями. — как рукой снимало! Ведь уставала она из-за того, что ей самой, в одиночку, приходилось воевать со своим угнетённым настроением. А после Лениных лент, да ещё когда любимый находился рядом, она всегда бывала лёгкой в общении и счастливой. Учитывая своё положение, она никогда не выступала в роли хозяйки дома при важных встречах. Только во время небольших дружеских застолий могла «снять вуаль». В таких случаях она всегда производила хорошее впечатление своей ненарочитой скромностью. Без всякого сомнения, день свадьбы, — которая оказалась возможной только в самом конце её жизни (стремительно сокращающейся, о чём было ей известно в деталях, и, не смотря на это), — стал для Евы самым счастливым. Общество о ней узнало уже в смерти. Так же как в смерти его самого оценило рыцарский поступок Гитлера. А Еву признало не просто его любовницей. Но законной и верной женой. Что для немецкой женщины награда величайшая. Не стоит преувеличивать роль Евы Браун, как это часто делалось. Она была несчастной женщиной, связавшей свою жизнь с некогда могущественным человеком и погибшей вместе с ним, когда удача от него отвернулась».
Мальчишкой, постоянно искавшим истину, в канун их свадьбы, — понимая необычность её, — я задумался: кто же из них более достоин этого союза? Предпочтения менялись: то Он казывался злодеем – да, даже так, ведь именно от него зависело их счастье (свадьба). Это он заставлял её страдать, упрятываемую в его резиденциях как в теремах когда-то в России… Когда меня приглашали к ним я был к ней ближе остальных. Женщина жизнерадостная, весёлая, общительная, она постоянно вовлекала меня в свои занятия-игры – одинокая, она сама с собою играла. И уж когда появлялся я, мальчишка, ребёнок по её представлениям, то тотчас превращался в их участника. Ей, «затворнице», было интересно разговаривать со мной: я являлся из совсем незнакомого ей мира. Даже не немецкого. Новости приносил. Кроме того, я много рассказывал ей о больном отце… Да, у него была очень скромная жизнь, на пике которой с ним случилось несчастье. Но человеком-то он был много чего повидавшим. Дружил с людьми неординарными, даже таинственными, могущественными, для широкой публики недоступными. И хотя бы этим интересным. И бабушка… И дедушка тоже, с которым был знаком и которого уважал её избранник…