Сарыкейнек на мгновение открыла глаза.
- Не бойся, Валех, - прошептали ее губы. У меня дыхание перехватило, так нестерпимо больно было смотреть на ее страдальческое безжизненное лицо. В это время с балкона послышался голос Агабашира:
- Эй, что за выстрелы?
Шофер Вели, подняв голову, неожиданно зло ответил:
- Тебе лучше знать!
- Не болтай глупостей, - нарочито возмутился Ага-башир. - Откуда мне знать, я спал...
Признаться, впервые в жизни я растерялся. Нет, такого не может быть. Ведь наша любовь, наша жизнь... это счастье, радость.
В больнице пожилой дежурный врач, коротко глянув на Сарыкейнек, продиктовал сестре:
- Огнестрельное ранение. Фамилия? Возраст? Место жительства? - обратился он к нам.
- Послушай, все это потом запишете, женщина истекает кровью, - возмутился Вели.
- Тихо, здесь больница, - нахмурился дежурный врач.
Вели отозвал меня в сторону.
- Братец, - сказал он мне, - хорошо бы позвонить твоему знакомому. Сейчас стесняться нечего.
Только теперь я вспомнил о Мурадзаде.
Отыскав поблизости телефон, я позвонил ему прямо домой. Он сам поднял трубку.
Я извинился за поздний звонок. Объяснил, в чем дело.
- В какой вы больнице? - коротко спросил Мурадзаде и положил трубку.
Хирург только стал осматривать Сарыкейнек, как в приемном отделении появился Мурадзаде.
Ничего у нас не спрашивая и даже не поздоровавшись, он склонился над Сарыкейнек.
В это время, запыхавшись, прибежал дежурный врач, которому, видимо, сказали о приезде товарища Мурадзаде.
- Найдите профессора Алибека,- сказал Мурадзаде.
- Слушаюсь, - по-военному четко ответил врач и выбежал вон.
- Пуля вышла под правым плечом. Ранение сквозное, - стал объяснять молодой хирург.
В комнату вошел очень высокий, лет семидесяти, представительный старик, как я сразу понял - профессор. По-приятельски кивнув Мурадзаде, он тут же осмотрел рану и, выпрямившись, приказал сестре:
- В операционную, быстро! - Потом, повернувшись к Мурадзаде, разъяснил: Ранение серьезное, потеряно много крови. Но, кажется, пуля не повредила легкого...
Время тянулось страшно медленно. Я непрерывно курил, шагая по коридору. Все чувства, казалось, оставили меня.
-Держись, братец, - подбадривал меня Вели.- Все будет хорошо!
Его слова вывели меня из состояния оцепенения.
- А я не боюсь... Я знаю, Сарыкейнек будет жить! Наконец вот они, долгожданные слова профессора:
- Теперь надежда есть!
- Вот видите, Сарыкейнек не может умереть! - крикнул я.
Профессор оглянулся на меня:
- Кто этот парень?
- Муж пострадавшей. Лицо его просветлело.
- Конечно, конечно, - сказал он. - Кто еще может кричать на всю больницу!.. В народе говорят: для мужа и жены воду брали из одного родника! Потом ой улыбнулся мне и добавил: - Для своей прекрасной ханум пожертвуешь кровью?
Я так отупел, что не сразу понял, о чем речь.
- Как это?
- Нужно сделать вливание твоей жене...
- Хоть всю кровь возьмите. У меня крови много!
- Всю не надо. - Взглянув на меня еще раз, профессор добавил: - А ты за свою жену не бойся.
- Огромное вам спасибо! - взволнованно произнес я. - А к ней можно?
- Сегодня нет. Все сделано, теперь будем ждать. Иди отдохни.
.. .Проснувшись рано утром, вскочил и помчался в больницу.
Меня впустили немедленно. Но не к Сарыкейнек. В лабораторию, где проверили группу крови, - оказалось, что наша с Сарыкейнек группа совпадает ("Воду для мужа и жены берут из одного родника", как сказал профессор).
Разве могло быть иначе? Ведь на этом свете мы были самые близкие друг другу люди!
Потом моя кровь медленно, по каплям, переливалась в стеклянный сосуд - от меня к моей любимой.
Хотя Сарыкейнек была где-то рядом, за стеной, профессор не позволил мне и в тот день повидаться с ней.
- Завтра, - сказал он. - Вливание сделали, она чувствует себя хорошо, но лучше ей не волноваться. Завтра разрешу... Точно.
Мы разговорились.
- Ты сам из района? - спросил профессор.
- Да.
- А жена твоя?
- Тоже.
- Ваши родители знают о происшедшем?
- У нас никого нет, - ответил я. Услышав это, профессор помрачнел.
- Значит, одни? Одиночество - скверная штука...
- Мы не одни, профессор. Нас двое, - уточнил я.
- Да, верно... Я не о вас, вообще. - Профессор вздохнул. - Не обращай внимания. К старости люди становятся сентиментальными.
Впоследствии я узнал - профессор Алибек происходил вовсе не из бекской семьи. Он сын бедного крестьянина, Товарищ Мурадзаде рассказал, что в первые годы Советской власти предсовнаркома Нариман Нариманов вместе с некоторыми другими способными юношами и девушками из бедноты послал и Али учиться. А когда Али вернулся врачом, его и стали звать Алибеком - ведь до революции все врачи были из богатых сословий, Так и пошло... Еще в школе Сарыкейнек плакала, чи тая роман Нариманова "Багадур и Сона". Роман нравился и мне. А учитель Фикрет сравнивал жизнь Наримана Нариманова с горящим факелом, что светил народу.
То, что профессор виделся с этим выдающимся чело веком, еще более возвысило его в моих глазах. Теперь когда я смотрел на него, мне казалось - в нем самок есть что-то от Нариманова...
Сарыкейнек очень похудела, ослабела,
И не знаю, что бы я делал, не будь тетушки Джейран. Она каждый день приходила в больницу, неся сумку, набитую разной едой.
Когда я думал о пулях, посланных в нас той ночью, почему-то у меня перед глазами появлялся не Гюльбала и не Агабашир, а толстопузый Меджидов и тот низенький наглый директор мясокомбината Хыдыр, который из машины охотился за джейранами.
.. .Несмотря на все старания Мурадзаде, найти преступников, стрелявших в нас, пока не удавалось. Агабашир доказал, что в ту ночь из-за головной боли лег спать рано - провизор дежурной аптеки на углу подтвердил, что старик в восемь вечера купил у него пирамидон. Гюльбала, как оказалось, был на свадьбе в Хачмасе, - это подтвердили свидетели. Сын Меджидова Ровшан, у которого были основания мстить нам из-за отца, тоже имел алиби...
Видимо, мы с Сарыкейнек встали поперек дороги тех, кто до нашего появления на Девятой Параллельной свободно мог держать в страхе любого и подчинять себе слабых и беззащитных. Но совесть наша была чиста. И если бы даже Гюльбала немного поразмыслил, то и он бы понял, что, женившись насильно на Санубар, обрек бы на муки не только девушку, но и себя самого.
- Дайте мне пистолет, я сам найду и накажу стрелявшего. Хоть из-под земли откопаю! - сказал я однажды Мурадзаде.
Когда произнес это, спохватился. Думал, Мурадзаде отчитает меня за мой проявившийся вновь анархизм.
- Ну, найдут стрелявшего, накажут... Но до каких пор человек будет хвататься за пистолет, как дикарь за дубинку? - Мурадзаде закурил. - Сильны, ох сильны еще пережитки! Сколько времени пройдет, прежде чем люди изживут их в себе...
- Верно, товарищ Мурадзаде! - воскликнул я. - У нас во дворе живет одна женщина. Так вот, дня не проходит без того, чтобы она не избивала свою восьмидесятилетнюю мать... Можно ли считать ее членом социалистического общества?!
- Вот видишь, - вздохнул Мурадзаде. - Дело тут пистолетом не поправишь...
... Сарыкейнек постепенно выздоравливала.
Профессор Алибек, каждый раз осматривая рану, говорил:
- Вот что значит молодой организм!
Пожилая сестра как-то сказала, что каждую ночь профессор звонит, справляется о'самочувствии тяжелобольных и обязательно о Сарыкейнек.
Я знал: профессор заботится так о нас не с тем, чтобы угодить товарищу Мурадзаде. Он не из таких людей. Просто он добрый и, кроме того, одинокий человек. Сестра рассказала нам, что детей у него нет, а жена Айна-ханум умерла четыре года назад.
Шофер Вели, видно чувствовавший, что мне не по себе одному в стенах дома, приходил по вечерам, и мы подолгу беседовали о том о сем. Чаще всего Вели заводил разговор о войне, вспоминал эпизоды фронтовой жизни, своих товарищей... и перебрасывал мосток в наши дни, в наш двор.