Выбрать главу

– Господин мой! Я не поднимусь с колен, пока вы не дадите мне слова сделать все возможное, чтобы утишить бунт и сохранить за королем, вашим братом, его власть! Хотя он и поступил с вами недостойно, не время сейчас платить злом за зло: воздайте за зло добром. Впредь же обещаю не утруждать вас более своими просьбами, только окажите мне вашу особенную милость и исполните эту просьбу.

Прекрасная Фатима, знавшая уже про их любовь, присоединила и свои мольбы.

Великий Муса, увидев свое солнце распростертым у его ног вместе с прекрасной луной, какой была Axa, не смог не дать им слова усмирить восстание и восстановить короля во владении королевством. Этим он чрезвычайно обрадовал прекрасную Селиму, и в награду себе Муса взял ее руки и поцеловал, чего никто, кроме прекрасной Ахи, не заметил, так как остальные дамы были заняты в ту минуту приведением в чувство королевы. Королева пришла в себя и предалась плачу, а Муса утешал ее, как только умел. Чтобы не терять времени для исполнения своего обещания, он простился с королевой и ее дамами, вышел из дворца, пошел к королю, своему отцу, и сказал ему:

– Государь, прикажи всем, под страхом смерти, успокоиться и сложить оружие, ибо иначе невозможно восстановить в городе порядок.

Король сейчас же послал с этим приказом по всему городу глашатая, а Муса в качестве главного полководца приказал всем своим воинам разойтись по домам. Так что очень скоро утихомирились упорный бунт и мятеж, причем одни разошлись, храня намерение стоять за Мулаасена, другие – за Молодого короля. Мусе помогали в усмирении все рода Гранады, не принадлежавшие к враждующим сторонам: Алахесы, Бенарахи, Лаухеты, Асарки, Аларифы, Альдорадины, Альморади, Альмоады и еще многие гранадские рыцари. Так все было успокоено, а Муса просил всех, чтобы не отказывали в повиновении его брату и не повергали бы Гранаду в смуту.

Все рыцари дали слово Мусе не отказывать королю, его брату, в повиновении, все, за исключением Абенсеррахов, Гасулов, Алабесов и Альдорадинов; эти четыре могучих и богатых рода не пожелали сохранить верность Молодому королю, решившемуся на низкое предательство. И они были правы, ибо, если королю был дан дурной совет, он не должен был его принимать; принявши же, должен был повести дело иначе, способом менее губительным для города и всего государства.

Про злой и предательский совет сложили романс, хотя старый, но хороший:

Вопреки высокой крови,Сегри, рыцари в Гранаде,Злою завистью движимы,Королю наклеветали:– Быть измене в славном граде!И замыслил ту изменуБудто род Абенсеррахов;Короля убить решили,Завладеть его Гранадой.– Быть измене в славном граде!А порукой их успехуТо, что чернь их уважаетИ в обширном королевствеПревышают всех по славе.– Быть измене в славном граде!И султанши-королевыКлеветы коснулось жало:Будто низко изменилаКоролю с Абенсеррахом.– Быть измене в славном граде!

И дальше в этом романсе рассказывается про уже изложенную нами историю предательства. Поскольку мне предстоит еще сообщить о других вещах, более важных, я прерываю романс и возвращаюсь к доблестному Мусе, очень усердно старавшемуся смирить разгневанные сердца славных рыцарей и восстановить мир между ними и его братом, Молодым королем. Ему удалось примирить всех, за исключением четырех родов, как мы уже сказали, и еще нескольких рыцарей, пожелавших служить королю Мулаасену.

Так в Гранаде по-прежнему продолжались великие раздоры между королями – отцом и сыном – до самого падения Гранады, а причина, почему Гасулы и Алабесы, Абенсеррахи и Альдорадины не захотели, несмотря на все усилия Мусы, принять сторону Молодого короля, была та, что уже в ту пору они замышляли перейти в христианство и вступить в сношения с королем доном Фернандо, как вы про это услышите дальше.

Когда Муса увидел большинство в городе склонившимся к его желанию – восстановить в Гранаде прежний порядок и вернуть Молодому королю его королевский трон, – он отдал приказание узнать местонахождение Молодого короля, его брата.

А Молодой король при виде бунта, вспыхнувшего против него, и при вторжении в Львиный двор Абенсеррахов, Гасулов и Алабесов, с такой яростью убивающих и рубящих на куски Сегри и Гомелов, не решился дожидаться во дворце окончания бури и бежал через потайную дверь в сопровождении пятидесяти рыцарей Гомелов и Сегри, среди которых находились и предатели, подавшие ему гибельный совет. Он укрылся с ними в мечети на вершине холма Солнца, ныне называемого холмом святой Елены, и там предался стенаниям о своей горькой судьбе, проклинал день своего рождения, упрекал Сегри, посоветовавших ему такое коварство против Абенсеррахов. Предатели Сегри и Гомелы ответили ему:

– Государь, не печалься так и не предавайся такому отчаянию! У тебя еще есть почти пятьдесят рыцарей Сегри и столько же рыцарей Гомелов, готовых за тебя умереть. Совет, данный нами, был хорош, но какой-то дьявол разоблачил тайну.

В это время они заметили Мусу, въезжавшего верхом на коне на холм, и сообщили об этом королю.

– С миром или с войной он является сюда? – спросил король, испугавшись.

– С миром, – ответил один из Сегри, – потому что он один и, видимо, – Да будет угодно аллаху, чтобы так оно и было, – ответил король, – и чтобы он не явился сюда лишить меня жизни.

Он так говорил, потому что опасался Мусы из-за Селимы.

– Не убить тебя идет он сюда, – ответил Гомел, – но ради твоего спасения и блага, ибо ведь он тебе брат.

– Да будет угодно аллаху, чтобы напрасными оказались мои опасения, – сказал король.

Тут явился Муса, спросил, здесь ли король: ему ответили, что здесь. Тогда Муса слез с коня, вошел внутрь мечети и нашел там короля в обществе Сегри и Гомелов. Преклонившись перед королем, как следовало, он заговорил:

– Поистине, король Гранады, ты поступил на этот раз не как надлежит королю! Ты позволил казнить столько рыцарей и возмутил всю Гранаду в то время, как в ней жив еще другой король, твой отец, против чьей воли ты захватил корону и скипетр, а теперь подверг опасности собственную жизнь и самое существование государства. И тебя, брат, можно счесть не законным королем, но тираном, заслуживающим, чтобы ему было отказано в повиновении только за одно то, что он поверил своим дурным советникам. Сделанного не поправишь, но мне очень хотелось бы знать, какие причины подвигнули тебя совершить такую жестокость и беззаконие? Если твои причины были справедливы, можно было поступить лучше; если Абенсеррахи были в чем-либо виновны, король имел право их покарать правосудием за их вину, а не нужно было возбуждать такую смуту.

– Брат мой Муса! Раз ты меня спрашиваешь о причине моего великого гнева, назову ее тебе в присутствии находящихся здесь рыцарей, – ответил король. – Узнай же, что рыцари Абенсеррахи замышляли лишить меня королевства и убить, а кроме того Альбинамад Абенсеррах обесчестил меня, вступив в прелюбодейную связь с моей супругой-королевой. Суди же теперь сам, мог ли я. узнав о столь неслыханном коварстве, дожидаться долгого судебного разбирательства?…

Услышав эти слова, Муса чрезвычайно удивился и сказал:

– Не считал я ни королеву, ни рыцарей Абенсеррахов способными на подобные преступления, хотя бы даже в одних только помыслах.

– Так если хочешь рассеять свои сомнения, спроси про это у Амета Сегри, у Махардина и у Махардона: они все при этом присутствовали и расскажут тебе всю правду.

Названные королем клеветники повторили тогда доблестному Мусе все, ими рассказанное королю. Но Муса опять не захотел поверить и не Дал себя убедить, ибо он знал королеву как женщину высокой добродетели, честности и доброты. И он возразил им так:

– Я никогда не поверю, рыцари, этому, и не найдется такого рыцаря, который осмелился бы выдавать это за правду, а если бы такой и нашелся, то он был бы обличен и опозорен как клеветник.

– Ну, так мы утверждаем это! – воскликнул Махардон. – И будем поддерживать наше утверждение против всякого рыцаря, осмелившегося его оспаривать!

Муса, уже рассерженный, ответил:

– В таком случае пусть правосудие рассмотрит ваше обвинение против Абенсеррахов, и выступайте тогда на его защиту с оружием в руках! Я знаю, что вы или будете изобличены, или погибнете! И если бы я не боялся нарушить моего дела, которое есть дело мира, даю вам слово рыцаря и королевского сына, что, прежде чем мы вышли бы из этой мечети, были бы разоблачены и открыты перед богом и людьми ваша клевета и ваше предательство! Только дело мира, с которым я явился, мешает мне это сейчас сделать.