— Отдай, это мое!!! — Выкрикнул Март, пытаясь дотянуться до тетради, страшась того, что брат заметит его рисунки и начнёт заваливать ненужными вопросами. Грубая рука Рассела не давала даже кончиками пальцев коснуться до нее. Как бы Март не упирался, итог был один.
— Давай договоримся так, я отдам тебе тетрадь, но после того, как ты отведаешь трапезу вместе с братьями и отцом. Согласен? — Буркнул Рассел, отдаляясь от мальчишки. Его покрыл интерес к тому, почему же брат так старательно пытается получить ее. Быть может, он что-то скрывает? Лицо Марта наполнилось яростью, он нахмурил брови, обиженно взирая на старшего. Он с тягостью выдохнул, ощущая как сердце начинает сильно колотиться и то, как наполняется страхом. В миг, он успокоился, понимая, что другого выхода нет, и чтобы брат не задовался ненужными вопросами.
— Ладно. — Принимает поражение белокурый мальчишка, кивнув головой и с такой же неохотно – поднялся с кровати и потерев глазки направился в медовый зал, что был на этаж ниже. Рассел последовал за ним, но остановился перед самым выходом, держа в руках ту самую бурую, сделанную из пергамента, тетрадь. Юноша открыл ее, просматривая странные рисунки, но так ничего и не поняв, кинул на письменный стол Марта, а после направился в медовый зал, где его заждался глава семейства. Маленький принц зашёл в зал без каких-либо извинений перед отцом. Лицо Фридриха показалось ему слишком строгим, ужин явно насытится серьёзными разговорами, которые мальчишку никак не интересовали. Следом за Мартом, зашёл его старший брат. Рассел присел за стол, переглядываясь с отцом и Кастером, принялся за трапезу. Затем, в помещение явился Эйрик.
— Приветствую семья. — С легкой улыбкой младший сын вернулся домой, присаживаясь за стол. Фридрих был зол на своего отпрыска. Эйрик это самый натуральным разгильдяй, отец призирал его за чрезмерную лень, а посему они постоянно конфликтовали, но как бы то не было, конунг все равно вытаскивал его из различных передряг. Всю свою злобу, он выливал на Кастера, даже если тот - ничего не сделал.
— Где ты был весь день? — Произнес обозленный Фридрих, отламывая ножку зажаренного кролика и надкусывая белое мясо убитого животного.
— Мой жизненный путь не знает границ, днем я изучал строение женского тела для своих исследований. — Накладывая еду на глиняную тарелку, ответил Эйрик. Между братьями пробежался легкий смешок. Фридрих же не одобрил высказывания сына, он со всей силы ударил по столу сжатой в кулак рукой.
— Вам кажется это смешным? Какие слухи пустят жители Скаггерака про сыновей своего правителя? Кто последует за вами в бой? Скажите-ка мне. Нужно было закопать вас в яме, пока вы были ещё не окрепшими, слепыми щенками. Мне стыдно за своих сыновей. Вы порочите мое имя! Никто из вас не достоин участвовать в турнире, а уж тем более, не говоря о походе. — В зале, помимо криков Фридриха, послышалась шкала возмущения со стороны сыновей.
— Молчать! А теперь пошли вон, с глаз долой! — Продолжал кричать Фридрих. Сыновья затихли и без лишних слов поднялись из-за стола и по одному стали удаляться, Эйрик уходил последним.
— Я и не собирался идти в этот поход с тобой. Ты перестал быть моим отцом ещё с тех пор, как умерла наша мать, если бы ты доверился лекарям, а не верил в выдуманного Создателя, то мог бы быть совсем другой исход, о, великий и ужасный Фридрих Хардсейм. Ты вымещаешь свой гнев на нас, виня в своих ошибках. Но мы то, знаем правду, не так ли? — Не дожидаясь ответа, Эйрик устремился к выходу. Его слова оставили тяжкий осадок на душе старого конунга. Фридрих отложил столовые приборы и опустил взгляд. Долгое время он смотрел в одну точку, погружаясь в сладкие воспоминания. Он мечтал о скорой встречи со своей возлюбленной. Конунг поднял тяжелую руку и потянулся за кувшином, наполненным свежим элем. Фридрих осознает, что, вымещая злобу на своих сыновей – ничего не добьешься, но другого подхода, старый Хардсейм не знал. Выпив холодный напиток, он чуть отодвинулся от стола, опуская руки, сжимая ими деревянные подлокотники.
— Уже ничего не вернуть, моя милая Агнесс… — Прошептал старый Хардсейм.
— Ничего... — Повторил он вновь. — Я старался... отвести время, чтобы побыть с тобой, но... Жизнь жестока...Серый мир жесток… — По щеке, полной шрамов и седой бороды потекла слеза отчаяния и тоски по возлюбленной.