Когда он сходил с лыжни и пропускал ребят вперёд, он словно бы принимал парад. И Генка Смелковский, главный остряк класса, салютовал ему палкой, брал «на караул». Остальные ребята тоже проходили мимо него лихо и небрежно, стремясь показать, что ни капли не устали, что нипочём им эти пройденные километры. Особенно старалась маленькая Люда Лепёшкина.
Она шла, деловито насупив брови, и время от времени вопросительно взглядывала на Макарова, точно справляясь, всё ли делает так, как надо. Люда стремилась загладить свою оплошность и упорно не желала оставаться в хвосте, где ей полагалось быть по росту.
Вообще Люду Лепёшкину поначалу не хотели брать в этот поход. Люда даже поплакала, но слёзы не помогли, и тогда в школу пришёл её отец. «Возьмите девчонку, — сказал он. — Ну до каких пор ей ходить в слабеньких? А захнычет — не обращайте внимания. Отстанет — не ждите, пусть сама догоняет. А как же иначе? Надо же когда-нибудь привыкать к настоящей жизни. Не век же под маминой опекой жить». Пожалуй, в его словах была доля истины. Люду решили взять.
Замыкал сейчас цепочку Дима Иванов по прозвищу Большая Калория. Само собой разумеется, что в классе был также ученик, звавшийся Малой Калорией. Но Малую Калорию в поход не взяли. Дима Иванов был медлителен и неповоротлив. Учитель физкультуры даже утверждал, что Дима явился бы находкой для учёных: мол, когда он бежит или прыгает, глядя на него, вполне можно изучать последовательность всех движений, как при замедленной киносъёмке. И сейчас Дима выглядел неказисто: шапка-ушанка сбита на затылок, одно ухо кверху задрано, другое болтается, завязка оторвана, коричневая лыжная куртка заляпана чернильными пятнами.
Иное дело — Зоя Котельникова. И свитер, и шарф, и шапочка — всё аккуратно подогнано, всё подобрано в тон — синее и белое — посмотреть приятно. Родители Зои — пожилые люди, она у них единственная дочка, так что всё это — их старания.
Вообще же воинство Макарова было одето весьма разношёрстно. Кто в свитерах, кто в байковых лыжных костюмах, кто в куртках и брюках. Макаров подумал, что обязательно надо добывать для ребят форму. Всё-таки форма — великое дело. В душе он всегда немного завидовал десантникам и морякам. Нет, он вовсе не хотел променять свою воинскую профессию на профессию моряка или десантника, просто он был убеждён, что радисты тоже заслуживают не менее красивой формы.
Пропустив ребят вперёд, Макаров шёл в хвосте цепочки — отсюда ему были видны все лыжники. Они скользили ещё достаточно бодро, но первая усталость уже давала себя знать.
Всё чаще цепочка растягивалась, разрывалась то в одном, то в другом месте, и тогда первым приходилось замедлять шаг, чтобы дождаться отставших.
А то вдруг совсем остановились двое замыкающих — Дима Иванов и Лёня Беленький. Оказывается, их внимание привлекла палка, торчавшая из снега. На ней, точно шляпка, красовалась жестяная ржавая банка. Вокруг всё было так пустынно и голо, что эта палка, неизвестно когда и кем воткнутая в снег, невольно приковывала к себе взгляд. Наверно, кто-то кружил здесь в метель и оставил эту веху как ориентир, чтобы не заблудиться. А уже другой прохожий, забавы ради, повесил на неё консервную банку. А может быть, просто неудачливые охотники состязались здесь в меткости…
И сейчас Дима Иванов и Лёня Беленький целились в эту банку из своих деревянных автоматов.
— Бах! Я уже попал! — закричал Лёня.
— Ну да! Попадёшь ты отсюда, как же! Отсюда и пуля не долетит!
— Почему это не долетит? Долетит!
— А я говорю — не долетит!
— А я говорю — долетит! Много ты понимаешь!
В их голосах уже сквозило раздражение, и это тоже был первый признак усталости.
— Стоп! — сказал Макаров. — Я понимаю, конечно, что консервная банка заслуживает небольшой дискуссии, но так мы с вами и до ночи не доберёмся…
— Станислав Михайлович, а вы бы…
— Шагом марш! — прикрикнул Макаров. — Разговоры отставить!
Они послушно двинулись догонять остальных, и Макаров, идя вслед за ними, слышал, как они еще спорили на ходу.
— Ещё бы Станислав Михайлович не попал! — говорил Лёня. — Он знаешь как стреляет!
Макаров усмехнулся.
«Знаешь как стреляет!..» А этот Лёня Беленький никогда и не видел, как он стреляет…
Он должен был быть самым метким, раз уж оказался их пионервожатым. И самым сильным. И самым быстрым. И самым смелым. Так считали его ребята.
А он был самым обыкновенным солдатом.
Стрелял он иногда лучше, иногда хуже — одним словом, вполне прилично, но отличным стрелком никогда не был. На лыжах ходить умел и любил, во время лыжных соревнований на финише появлялся не последним, но и не первым, а так, где-то в серединке. И бегал он тоже неплохо, но были в роте бегуны и получше.