Макаров забеспокоился; мало ли что могло взбрести в Борькину голову! Ещё полезут на пост, а часовые церемониться не будут…
По лицам оставшихся мальчишек Макаров видел: им наверняка кое-что известно, только они не хотят или боятся выдавать товарищей. И он не стал выспрашивать их.
Он стоял в нерешительности, не зная, что же теперь делать — то ли искать пропавших, то ли ждать, когда они объявятся сами. Ничего решить он так и не успел. Он увидел всех троих на аллее, ведущей от штаба. Рядом с мальчишками шагал майор, дежурный по части. Он шёл широким, резким шагом, и, даже не разглядев ещё выражения его лица, по одной только походке можно было сразу догадаться, что майор не на шутку рассержен.
Терёхина майор держал за руку, — наверно, он, как и Макаров в день своего первого появления в школе, сразу и безошибочно определил, кто в этой троице главарь и заводила.
Майор приблизился к Макарову, отпустил Борькину руку и сказал:
— Товарищ ефрейтор, прежде чем приводить школьников в военный городок, вы бы объяснили им, что это воинская часть, а не детский сад. А уж если привели, так, будьте любезны, следите! Вы за ребят отвечаете. Понятно? И передайте своему командиру, что я вам сделал замечание за халатность. Ясно?
Макаров стоял перед майором, вытянувшись по стойке «смирно».
— Так точно. Ясно, — сказал он. — Больше не повторится, товарищ майор.
Дежурный по части круто повернулся и так же широко зашагал обратно, к штабу.
Ребята ошеломлённо смотрели на Макарова.
— Станислав Михайлович, — первой заговорила Люда Лепёшкина, — вы же не виноваты, вы бы сказали ему…
— Во-первых, не «ему», а дежурному по части, а во-вторых, Лепёшкина, в армии не оправдываются. Понятно? Ну а вы, — он сердито повернулся к Терёхину и его друзьям, — что скажете? Довольны? Допрыгались?
— А что мы? Что мы? Подумаешь, и посмотреть нельзя? Что мы такого сделали?
— Ох, Терёхин, — сказал Макаров, — трудно тебе придётся в армии…
— Ничего! Мой брат говорит: «Службу понимать надо…»
— Вот и я говорю: будешь полы драить в казарме.
— А я откажусь!
— А тебя тогда в увольнение не пустят.
— А я в самоволку убегу!
— А тебя на гауптвахту посадят.
— А я и с гауптвахты убегу!
— Не убежишь. Там часовые.
Опять разговор незаметно ушёл в сторону. Тягучая, нескончаемая начиналась перепалка, словно бесконечная игра в города, когда в ответ на название города нужно произнести другое, начинающееся на последнюю букву предыдущего.
— Ладно, — холодно сказал Макаров. — Нечего болтать попусту. Нас и так уже заждались в столовой.
Обжигающий ветер становился всё сильнее. Он выматывал силы, сбивал дыхание, и теперь ребята шли молча.
Солнце скрылось. Всё вокруг потускнело. Начиналась пурга.
Макаров опять перешёл во главу цепочки. Последние полчаса лыжню прокладывал Борька Терёхин. Иногда на его место становилась Зойка Котельникова, потом её сменял Генка Смелковский. Но все трое уже начинали выбиваться из сил, и Макаров решил, что надо дать им отдохнуть. Однако только он повёл цепочку за собой, как сзади закричали: упала Валя Горохова. Упала на совсем ровном месте — просто зацепилась одной лыжей за другую. Упала и не поднималась.
У Макарова тревожно ёкнуло сердце, он бросился туда, где вокруг Гороховой толпились ребята. Он подбежал к ним и увидел, что Валя уже стоит на ногах.
— Ну, что стряслось? Ударилась? Ногу растянула? — торопливо спрашивал он, готовый уже к самому худшему.
— Нет, — сказала Валя, — ничего не случилось.
— А что же ты лежала?
Валя смущённо молчала, стряхивая снег с лыжного костюма.
— Стас, она отдыхала! Устала, говорит! — наперебой закричали ребята.
У него отлегло от сердца, но тут же он понял, что радоваться особенно нечему. Макаров хорошо помнил, как во время первых марш-бросков, когда он был ещё новичком, его тянуло упасть на землю и лежать, лежать не вставая. Это был скверный признак.
— Вперёд! Вперёд! — подбадривая себя, сказал Макаров. — Вот зайдём за сопку — там отдохнём. Только не растягиваться, а то потеряем друг друга. Вперёд! Вперёд! — повторил он.
Странное дело — Макаров не раз замечал за собой это свойство: обычно он волновался и беспокоился заранее, загодя, когда же наступал решающий момент, когда вплотную надвигалась опасность, он вдруг успокаивался, самообладание возвращалось к нему. Сейчас Макаров надеялся, что в распадке между сопками они укроются от ветра и наберутся сил.