И вот наступил день битвы, день голосования, когда жители должны были недвусмысленно указать посредством крестика на бюллетене, хотят они Федерации или нет. Как раз в этот день Констанция лежала без движения с приступом ишиаса. То был героический день. Стены домов были увешаны листовками, на улицах было полно автомобилей и экипажей, предоставленных для нужд избирателей. На автомобилях висели большие плакаты с надписью «На этот раз — за Федерацию». Сотни людей вышли на улицы с круглыми жетонами на лацканах, словно они букмекеры, а в Берсли — скачки. И на этих жетонах тоже было написано «На этот раз — за Федерацию». (В прошлый раз, несколько лет назад, мало кто принял участие в голосовании, и тогда незрелый проект почти не вызвал интереса и был провален большинством шесть к одному.) Сторонники Федерации нацепили красные ленточки, их противники щеголяли в голубых. Школы были закрыты, и федераты со свойственным им бесстыдством использовали в своих целях детей. С дьявольской хитростью наняли федераты Оркестр Берсли, удостоенный серебряного приза и известный своей немыслимой респектабельностью, — оркестр прошел с музыкой через весь город, а за ним ехали тележки, наполненные детьми, которые пели:
Не ясно, как эта процессия могла повлиять на солидных избирателей, однако оппозиции она внушила опасения, и еще до полудня антифедераты наняли два других оркестра и коллективно сочинили следующие ответные стихи:
Они, кроме того, сочинили еще одну песню — «Наш Берсли, славный городок», однако совершили роковую ошибку, положив этот текст на мотив старинной песни «Забыть ли старую любовь»{106}. Песня звучала, как похоронный марш, и не исключено, что под ее действием многие избиратели предпочли более жизнелюбивых федератов. И действительно, антифедераты так никогда и не смогли уравновесить преимущество, добытое подлыми и бессовестными федератами с помощью их оркестра и нескольких сотен школьников. Шансы были на стороне федератов. Более того, мэр обратился к жителям с письмом, в котором обвинил антифедератов в недобросовестности! Это уж было чересчур! От такой наглости у антифедератов захватило дух, а дух — вещь во время избирательной компании необходимейшая. Федераты, как признал один из выдающихся их противников, «гнули свое» и держали под контролем улицы и стены домов. А когда в середине дня мистер Дик Пови пролетел над городом на воздушном шаре, украшенном цветами Федерации, стало ясно, что борьба за независимость Берсли проиграна. Однако жители Берсли — не без охотного содействия городских пивных — продолжали веселиться.
IV
В сумерки полная седовласая дама в старомодном чепце и дорогой накидке, прихрамывая, медленно прошла по Веджвуд-стрит и через Птичий рынок в направлении Ратуши. На ее морщинистом лице было беспокойное, но в то же время весьма решительное выражение. Оживленные, озабоченные федераты и антифедераты, которые ее не знали, видели перед собой просто ковыляющую куда-то полную старую даму, а те, кто знал ее, видели перед собой просто миссис Пови и небрежно с нею здоровались, ибо женщина в ее возрасте и при ее походке выглядела довольно неуместно в самом средоточии яростных споров между противоборствующими сторонами. Однако это не полная старая дама, не миссис Пови шла вперевалочку по улице наперекор боли — это шествовало чудо.
Утром Констанцию частично вывел из строя ее ишиас, по крайней мере, настолько, что она сочла целесообразным остаться на этаже, где расположены спальные, и не спускаться в нижнюю гостиную. Поэтому Мэри разожгла камин в верхней гостиной, и Констанция устроилась у огня, а рядом в корзине расположилась Фосетт. С утра заглянула Лили Холл, полная сочувствия, но не сказавшая ничего определенного. Истина заключалась в том, что Лили утаила от Констанции предстоящий полет на воздушном шаре, который Дик Пови, с присущей ему любовью к зрелищам, при содействии известного манчестерского воздухоплавателя, каким-то образом приурочил к самому дню голосования. Это была одна из тем, которые не следовало обсуждать с пожилой дамой. Лили и сама волновалась из-за этого полета. Она должна была успеть повидаться с Диком перед стартом на футбольном поле в Бликридже, а потом ей предстояло час за часом ждать телеграммы, извещающей ее, что Дик благополучно приземлился, или что он при спуске сломал ногу, или что он погиб. У Лили был трудный день. У Констанции она просидела недолго, вид у нее был против обычного озабоченный, и она ушла, сказав, что, поскольку день сегодня не простой, она зайдет снова, только если сможет. Лили не забыла заверить Констанцию, что Федерацию на голосовании ожидает несомненный и полный разгром — это была еще одна тема, которую не рекомендовалось слишком подробно обсуждать со старой дамой, чтобы она не расстраивалась по глупости и не совершала неблагоразумных поступков.
После этого о Констанции никто не вспомнил в Берсли, где хватало своих дел и помимо разбитых ишиасом старух, заточенных между камином и диваном. У Констанции начались острые боли, что бросилось в глаза Мэри, которая засуетилась вокруг хозяйки. У Констанции был, несомненно, плохой день, один из тех дней, когда она чувствовала, что волны времени выбросили ее на мель и оставили в полном забвении. Услышав звуки Городского оркестра Берсли, она очнулась от мрачных дум, усугубленных болью. Затем ее испугали звонкие переливы детских голосов. Несмотря на ишиас, она, скривясь от боли, подошла к окну. С первого же взгляда она поняла, что голосование предстоит значительно более волнующее, чем она предполагала. Плакаты, развешенные на повозках, свидетельствовали, что, как бы то ни было, Федерация живет — и достаточно бурной жизнью, чтобы произвести могучее впечатление на зрение и слух. Крики в поддержку Федерации преобразили Площадь, которую огибала процессия — люди аплодировали и пели. Констанция ясно расслышала воинственный ритм слов «Голосуйте, голосуйте». Она возмутилась. Суматоха все не прекращалась. Через Площадь проносились автомобили, по большей части с красными плакатами. По мостовой, против обыкновения, проходили то группы, то даже колонны возбужденных прохожих, и в большинстве своем они щеголяли жетонами Федерации. Мэри, посланная за покупками, вернулась, поднялась наверх и доложила, что «от этой Федерации прямо спасу нет», что мистер Бриндли, упорный федерат, «из кожи вон лезет» и, наконец, что все до единого проявляют необычайный интерес к голосованию. По словам Мэри, вокруг Ратуши «яблоку негде упасть». Даже Мэри, совсем не бойкая и пресноватая, как заразу подцепила всеобщее оживление.
До обеда Констанция пробыла у окна и вернулась к окну после обеда. К счастью, ей не взбрело в голову посмотреть в небо, когда там в западном направлении пролетал шар Дика — она бы сразу же догадалась, что это летит Дик, и попрекам не было бы конца. План создания Федерации был столь значительным поводом для недовольства, что она сдерживалась из последних сил. Констанция не занималась политикой, не руководствовалась общими соображениями, не представляла себе орбиты планет в виде огромных эллипсов. Она не в состоянии была заметить нелепость в сохранении муниципальных границ, которые, благодаря росту округа, стали искусственными, обременительными и вредными. Она ничего не видела, кроме Берсли, а в Берсли — ничего, кроме Площади. Она знать ничего не знала, кроме того, что ее сограждане, которые некогда делали покупки в Берсли, теперь ездят в Хенбридж и что Площадь стала пустыней, на которой распоряжаются старьевщики. И есть же люди, которые хотят склониться перед Хенбриджем, которые готовы пожертвовать самим именем Берсли, чтобы ублажить этих жадных и пробивных «американцев»! Она не могла понять таких людей. Да знают ли они, что бедняжка Мария Кричлоу сидит в сумасшедшем доме из-за претензий Хенбриджа? Ах, Мария, бедняжка, о ней никто не вспомнит! Да знают ли они, что эта косвенная причина того, что ее, дочь крупнейшего торговца в Берсли, вышвыривают из дома, где она родилась? Стоя у окна и наблюдая триумф Федерации, Констанция с горечью пожалела, что много лет назад не купила дом и лавку на торгах в Мерикарпе. Будь она хозяйкой, она бы показала им, что к чему! Констанция забыла о том, что имущество, которым она владела в Берсли, было для нее источником раздражения и что она только и мечтала продать его, пусть даже с убытком.