Выйдя из скал на лед, тигр направился вниз по реке, чтобы, не доходя до владения тигрицы, свернуть в чащу, где могли быть кабаны или лоси.
Внезапно он заметил след человека. Обнюхал — след совсем свежий.
Тигр приглушенно зарычал, шерсть на его спине поднялась, он сердито ударил себя хвостом по бокам. Двуногий враг был рядом.
Хищник осторожно пошел по следу. Ему стало ясно: человек пытался проникнуть в обиталище его сородичей.
Опасность угрожала не только самому тигру, но и его подруге, и детенышам, а тут еще беспокоила незажившая рана. Зверь готов был преградить путь своему врагу. Обозленный, он всматривался вперед, ожидая, что вот-вот покажется спина удаляющегося человека.
Ветер гудел и плевался крупинками снега. Казалось, и он не хотел пропустить в глубину Больших скал пришельца.
Темнело. Тигр, ускоряя шаг, хотел напрямик срезать изгиб реки под скалистым выступом, за которым кончался его участок.
Вдруг на него повеяло близким запахом человека. Он еще не успел остановиться, как увидел впереди своего врага.
Встреча была почти неизбежной. Человек, не видя зверя, шел навстречу. Тигр мгновенно бросился к берегу и залег в прибрежных кустах. Отсюда легко можно было совершить нападение.
Прижавшись всем телом к камням, положив оскаленную морду на передние лапы, он нетерпеливо бил кончиком хвоста по снегу.
Тигр настороженно следил за приближающимся врагом. Вдруг тот, заметив след зверя, остановился, посмотрел в сторону, где он лежал и, быстро вскинув ружье, выстрелил.
Блеснул огонь, все кругом загремело.
В паническом страхе тигр метнулся назад. Он не сумел овладеть собой! Ему показалось — сейчас его снова обожжет пуля. Он готов был к нападению, но поединок не состоялся. Человек и сейчас оказался сильнее.
Крупными прыжками тигр обходил чащу под самыми скалами. Теперь он хотел лишь одного — уйти от человека. Несколько километров он быстро шел по чаще. Понемногу успокаиваясь, зверь осмелел и вышел на лед реки.
Понюхав воздух, тигр убедился, что враг отстал. Замедлив шаг, тигр продолжал уходить вверх по реке. Его сейчас одолевали противоречивые чувства: страх перед идущим сзади человеком гнал зверя в сторону, ненависть и жгучее желание расправиться с ним — толкали обратно, навстречу врагу.
Он несколько раз останавливался, прислушивался и втягивал в себя воздух. Человека близко не было — страх перед ним исчезал. Наступившая ночь придавала смелости.
Наконец тигр решился. Потоптавшись на месте, он после некоторого колебания пошел в обратную сторону.
С каждым шагом навстречу человеку зверь все больше раздражался. Свежая рана, появление врага среди скал, выстрелы, назойливое преследование, которому он сейчас подвергался, — все это снова и снова приводило его в ярость.
Теперь он уже не уступит ему дороги. Наученный опытом, он нападет прежде, чем тот успеет выстрелить.
На этот раз тигр не почуял, а услышал скрип быстро приближающихся лыж. Он невольно попятился и сразу скачками скрылся в прибрежном буреломе.
Светила луна. Человек подходил, держа в руках ружье. Тигр весь напрягся, ожидая момента, когда тот сделает опасное движение, чтобы выбросить огонь и гром. Сейчас зверь был в себе уверен — он мог обрушиться на врага в любую секунду.
Однако это ожидание выстрела, которого так и не произошло, затянуло время, и человек сумел пройти мимо. В ноздри зверю ударил ненавистный запах, сразу напомнивший о силе врага. Не сводя горящих глаз с человека, тигр пропустил его, уже не решаясь нападать.
Когда тот скрылся за поворотом реки, тигр осторожно вышел из своего прикрытия. Он сделал несколько шагов по льду вслед своему врагу, но потом остановился и, вдруг остро ощутив пробудившийся голод, повернул опять в сторону Больших скал, где надеялся найти добычу.
Ветер, как обычно ночью, стихал. Угрюмо вздымались над рекой скалистые утесы, охранявшие обиталище огромных полосатых кошек — властелинов глухой тайги.
Глава четвертая
НАЧАЛО ИСПЫТАНИЙ
По утрам между сопок залегали туманы. Шаньдуйский голец, омываемый ими, возвышался своей обнаженной вершиной, словно остров в океане. Показывалось солнце — туманы приходили в движение. Они курились, и. вскоре над тайгой повисали лишь их обрывки, запутавшиеся в остроконечных елях и пихтах.
Начали осыпаться листья березы и клена, пожелтела лиственница. Инея еще не было, но ночи стали холодными.
Голец с верховий ключа еще не спускался, но симу, израненную и нередко мертвую, уже приносило сюда течением.
Вдоль берегов появились медвежьи тропы. Медведи пытались выловить обессиленных рыб, хватая их на перекатах или зацепляя лапой с берега.
Подбирали они из воды и мертвую симу. Наловив рыбы, медведи иногда прятали ее недалеко от берега, заваливая сверху колодником. Теперь они могли питаться гниющей рыбой до самого снега.
Молодые изюбры порой собирались табунком, быки перекликались коротким хриплым мычанием. Медленно двигаясь, они протяжно, часто ревели. Временами среди них возникали драки. Но вот слышался могучий трубный голос старого рогача. Молодые самцы запальчиво отвечали, но, едва рогач приближался, спешили уйти подальше в чащу.
Капланов, сделав себе длинную трубу из бересты, подражал зову изюбра. Звери обычно отзывались.
Ему запомнился случай, когда на его призыв выскочил крупный рогач, — человек и зверь столкнулись почти вплотную. Олень угрожающе опустил рога. Блестящими черными ноздрями он потянул воздух, взвился пружиной и бесшумно, словно растаяв, исчез в кустах.
Капланову нездоровилось. Вероятно, простудился в ночных дежурствах на лабазе. Есть он ничего не мог. Сходил на Шаньдуйский голец, собрал туесок брусники и вдруг почувствовал, что у него жар. Но ни термометра, ни лекарств не было. Нехорошо стало и с сердцем, казалось, оно останавливается. Однако Капланов не ложился. Сидеть и стоять было легче, чем лежать.
«Неужели погибну один здесь, в тайге? — подумал он. — И никто не узнает об этом до самой зимы. Пока не хватятся. А умирать, вообще, обидно…»
В эти дни, когда не было сил идти в тайгу, почему-то все чаще вспоминались прожитые годы — все двадцать семь лет…
Что привело его сюда, в дальневосточную тайгу? Как он стал исследователем? Что помогло ему сделаться таежным следопытом?
Началось все это, пожалуй, еще в школьные годы — он участвовал в работе кружка юных биологов при столичном зоопарке. Здесь он получил первые исследовательские навыки и необходимую для натуралиста практическую сноровку.
Этим кружком, или, как его сокращенно называли, кюбзом, руководил тогда крупный ученый Петр Александрович Мантейфель, которого юннаты называли просто дядей Петей. Он сумел привить своим юным ученикам страстное отношение к науке, зажег в них неисчерпаемый энтузиазм. Впоследствии из многих кюбзовцев вышли настоящие исследователи, посвятившие жизнь изучению и преобразованию природы.
В дяде Пете трудно было угадать профессора. Высокий, худощавый, одетый всегда по-походному — в сапоги и куртку, он курил самокрутки из махорки и был очень прост в обращении. Придя в зоопарк, дядя Петя весело, поверх очков, оглядывал встречавших его юннатов и приступал к делу.
Капланов, как и другие кюбзовцы, часто здесь дежурил, часами терпеливо наблюдал за поведением животных, возился со слепыми щенятами, бельчатами, хорьками, енотами и разными другими зверушками. То нужно было давать рыбий жир волчатам, у которых развивался рахит, потому что только отец мог кормить их отрыжкой из полупереваренной пищи, то, если они оставались без матери, необходимо было время от времени массировать им тряпочкой брюшко, как это делала своим языком волчица, иначе у волчат, как у всяких других щенят и котят, получался запор и вздутие желудка, а от этого они могли погибнуть; то наступало время кормить молоком из пипетки новорожденных, брошенных белкой детенышей, то подходило какое-нибудь другое неотложное дело.