- Эдгар Ларионович сказал, что вам нужна сиделка, и я...
- Ты меня не поняла. Зачем ты пришла до этого.
Ада резко покраснела, потупила взгляд и принялась молча мыть посуду, чем рассмешила Кольт.
Парень наблюдал за ней из-под упавших на лицо волос, покуривая сигарету и все еще допивая чай. Со всей его проницательностью, он так и не смог понять, зачем девушка приходила, но и не был избалован, как например, тот же Николь, чтобы выпытывать у собеседницы цель ее визита. Больше даже его интересовал вопрос, как она узнала, где он живет, но дело не срочное. Захочет - скажет сама.
Разобравшись с посудой Ада пошла в комнату.
- Кольт! - парень нехотя поднялся с насиженной табуреткой и проследовал за девушкой, - Можно я почитаю твои книги?
- Если я запрещу, это сыграет какую-то роль?
- Конечно!
- В таком случае читай, но при условии, что ты не будешь запрещать мне курить.
Девушка задумалась и молча смотрела на полку с изданиями Кольт. Соблазн был велик, а эгоизм непобедим, из-за чего девушка согласилась, но сказала, чтобы писатель курил тогда, когда она не будет этого видеть.
- Хорошо.
Достаточно времени у нее ушло на то, чтобы просто выбрать что читать, уже не говор о том, чтобы найти в квартире подходящее место, разместиться на нем и приняться за чтение. Самым удобным местом оказался подоконник Николь.
Кольт немного понаблюдал за Адой, после чего девушка выказала свое недовольство относительно того, что он слишком много на нее смотрит, и она не может сконцентрироваться на чтении. Писатель изобразим вселенскую обиду и направился на балкон с целью продолжить повесть, но его остановил звонок в дверь.
На лестничной площадке стоял Эдгар.
- Отлично, ты пришел в себя. Кстати, - редактор протянул Кольт пакет с лекарствами, - лифт починили, так что ты сможешь выходить на улицу прогуляться и подышать почти свежим воздухом.
Кольт скептически хмыкнул в ответ на замечание.
Починка лифта вызвала у писателя лишь негативные эмоции в связи с фобией детства. С самых малых лет Кольт ненавидел лифты из-за шепота. Он слышал шепот везде и всюду. В каждом лифте, в который он попадал. Он слышал шепот тысячи голосов, словно молящих спасти его. И все бы ничего, только вот Бальтазар тоже их слышал, а значит они являлись не простыми галлюцинациями. Каждый раз заходя в лифт Кольт испытывал жуткую панику. Каждый раз он, проезжая пару этажей останавливал лифт и в панике выбегал из него. Бальтазар с этого лишь смеялся, хотя и сам лифты недолюбливал.
- Что за дрянь ты принес?
Кольт потряс пакетом.
- Это то, что ты должен будешь принимать. Ада проследит за тем, чтобы ты не отлынивал.
- Я не буду пить всю эту непонятную дрянь... - протянул юноша, вытащив из пакета одну из коробок.
«Флуокситин» - гласила надпись на коробке. Сильнодействующий антидепрессант. Один из тех немногих, которые продают без рецепта. Его обычно принимают анорексички во время диеты или суицидники во время очередного приступа депрессии.
- Прекрасно. Ты хочешь, чтобы я вел себя как овощ в период сбора урожая?
Писатель швырнул таблетки на пол и направился на кухню. Эдгар последовал за ним.
- Кольт, пойми же ты, это ради твоего блага!
- Да, да, да. Только вот какая тебе из этого выгода?
Редактор на секунду задумался, что было страшной ошибкой.
- Вот видишь, ты делаешь это не из-за порыва альтруизма, а лишь потому что благодаря моим книгам твоя редакция все еще держится на плаву. Я тебе не нужен, как человек, я нужен тебе только из-за моих книг. - Кольт наклонил голову, из-за чего волосы упали на лицо, и тихим голосом добавил, - Даже не смей возражать мне.
Эдгар потупил взгляд, пока юноша ломанулся на кухню.
- Ада, сделай мне чаю!
Девушка, не ожидавшая такого поворота событий, в панике уронила книгу и подбежала к плите.
Писатель схватил первую попавшуюся тетрадь, которая лежала на столе и открыл первую страницу.
«Я был слишком мал и слишком глуп, чтобы понять, чего от меня хотят. Мама постоянно плакала, а отец пил, время от времени не ночуя дома. Но мама за него не переживала, словно их обоих терзала одна и та же проблема, непонятная мне тогда. Лишь теперь я знаю, из-за чего их жизнь настолько круто изменилась. Я был болен, и они боялись меня. Я мог попытаться убить их в любой момент. Я мог, временами даже хотел, но руки не поднимались на ту красивую, но замученную женщину, на мужчину, что прикладывал последние силы на кривые улыбки в мою сторону. Они желали мне добра, они пытались лечить меня. Я помню тот день, словно это было сегодня. Мать посадила меня в папину машину на детское сидение и привязала. Канатом. Прочно, чтобы я не мог вырваться. Она плакала.»