– А дальше? Что там еще? – нетерпеливо спросил Зигфрид.
Идея учиться на озере ему нравилась – лепет волн, в прохладной вышине – птичьи крики, серебристые рыбы среди гладких камней… Но вот что учителем будет карлик… Карликов он раньше видел только однажды – когда из самой Равенны приезжали жонглеры. Там у них много чего было – зверинец, два сросшихся пупками человека, женщина с бородой…
Тем временем дракон продолжал:
– Если захочешь, можешь стать Ловцом Памяти, королевич. Твой отец вряд ли одобрит такой выбор, но…
– А кто это – Ловец Памяти? Какая это… профессия?
– Ловец Памяти может быть кем угодно. Скальдом, воином, ярлом, берсеркером, магом. Он может быть даже золотарем. Однажды Ловец Памяти подожжет один-единственный храм или будет распят на косом кресте. Он напишет «Метаморфозы» или сосчитает небесные сферы. И все это совершенно неважно, королевич. Важно лишь то, что он обязательно – обязательно! – запомнится. Войдя в мир, Ловец Памяти останется в нем навсегда. Как луна и звезды. Смерть его неизбежна, но память о нем нетленна. Потому и называется он Ловцом Памяти… Для этого тебе нужно…
Зигфрид задумался. Дракон говорил очень абстрактные вещи. Слишком абстрактные. И, даже не дослушав до конца, что же делать там, в столице нибелунгов Вормсе, куда он должен будет отправиться, чтобы стать Ловцом Памяти, Зигфрид перебил вещего дракона:
– О небеснорожденный Фафнир! Ты рассказал мне, кем я могу стать. Теперь скажи, кем я должен стать. Я тебя очень прошу…
– Вот же докучливый малый! – дракон, кажется, сердился. – Просил я твоих родичей раньше шестнадцатилетия тебя ко мне не присылать… По-хорошему просил… Так нет же! Все не терпится Атаульфу тебя пристроить… Что ты должен, знаешь только ты, королевич. Выбор – за тобой. Сделаешь, как тебе нравится. При чем тут я?
– А если я не знаю, как мне нравится?
– Значит, узнаешь потом, – устало вздохнул дракон. – Не обязательно выбирать сейчас, прямо здесь. Я, между прочим, проголодался, – уже не скрывая раздражения, сказал Фафнир. – Тебя тут учу, одновременно с твоим тупоголовым приятелем из Киммерии – торгуюсь…
«Это с Конаном», – смекнул Зигфрид.
– Ну чего ты застыл как истукан и глазами вращаешь? Представь себе: ты – путник. Перед тобой три дороги. Каждая из них прохожая, широкая. Кстати, все три ведут в одно место, но это в данном случае не играет роли…
– Какое место, господин Фафнир?
– Вообще-то к смерти.
– И что?
– По какой из трех дорог идти, выбрать должен ты.
– А если…
Но в этот момент из соседнего зала, где остался Конан, послышались громкие звуки возни, необычайный стрекот, шорохи и шарканья. Громкие голоса, как и прежде, неприязненно спорили о чем-то неразличимом. Зигфриду показалось, что он узнает боевитый бас киммерийца и глумливую интонацию дракона. Хрустальное дерево, до сих пор сиявшее мягким задушевным сиянием, заметно потемнело.
Зигфриду вдруг стало страшно – но не детским, животным страхом, а чугунным страхом взрослого, – он почувствовал: упорядоченный космос драконьего логова начал необратимое превращение в хаос.
Неожиданно статуя погасла.
Помедлив в нерешительности, Зигфрид побрел назад, на звуки.
То, что он увидел, поразило его.
В центре соседнего зала изумрудно светился хрустальный автопортрет лежащего Фафнира – по-видимому, наконец догадался Зигфрид, мудрый дракон разговаривал с Конаном через статую точно так же, как он разговаривал только что с Зигфридом через дерево, то есть – пребывая в таинственной недосягаемости («а что тут такого – ведь даже жонглеры могут одновременно подбрасывать шары и ходить по туго натянутой веревке?»). Но все самое интересное происходило в углу зала, где бранились облые тени, в одной из которых можно было признать киммерийца, а в другой… в другой Зигфрид не сразу узнал своего недавнего собеседника, крылатого скульптора.
Фафнир походил на свой хрустальный автопортрет и отчасти на самые крикливые из своих описаний – крапчатая спина, размашистые крылья, покрытые разноцветными перьями – алыми, желтыми, черными. Нескладное туловище рептилии с длинным острым хвостом, морда словно бы птицы… В общем, когда глаза Зигфрида вновь привыкли к темноте, он как следует все рассмотрел.
Причину свары установить было трудно.
Вроде бы Конан желал купить у Фафнира его слюну, обладающую целебными свойствами, а Фафнир не желал слюну продавать и честил киммерийца скупердяем.
Страсти накалялись с каждой секундой. И хотя на благоприятное развитие событий рассчитывать было бы наивно, когда Конан проворно метнулся вперед и в резком выпаде ударил Фафнира кинжалом в морщинистую грудь, это стало для Зигфрида полной неожиданностью.
Это было невообразимо.
Немыслимо.
Непредставимо.
Почти как послать метательный нож в Распятие прямо посреди службы.
Зигфрид закричал и закрыл глаза руками – он был на грани обморока.
Фафнир рухнул набок и заревел.
Мигом очнувшись от этого неописуемо жуткого звука, королевич бросился к дракону, чтобы помочь ему.
Однако тугая, пульсирующая струя крови, ударив из тела смертельно раненного существа, не только оросила Зигфрида с головы до ног, но и отбросила его далеко назад!
Кровь дракона быстро застывала, оставляя на коже слюдяные корочки. Волосы Зигфрида вмиг стали как стеклянные.
Вот тут-то королевича и настиг настоящий первородный ужас. Обернувшись к далекому выходу из пещеры, он явственно увидел там, в ослепительном ореоле света, незнакомца в черном балахоне – седенького старика с веслом, испокон века перевозившего новопреставленных батавов с берегов жизни на берега иные, – и потерял сознание.
Когда он пришел в себя, пещера была погружена во мрак. Отирая руками с лица и шеи драконью кровь, ожесточенно расчесывая зудящую от этой крови кожу, королевич пополз на свет.
Стоило ему преодолеть треть расстояния, как сзади наметилось смутное движение. Королевич был готов побожиться – это дракон за его спиной встает на ноги… поднимается… да, поднимается, чтобы… чтобы погнаться за ним!
Хуже всего было то, что королевич знал: он заслужил смерть. Все, все справедливо! Ведь под видом друга, взыскующего горних истин, он привел вооруженного убийцу.
«Это же каким недоумком нужно быть, чтобы поверить, будто Конан, победитель чудовищ, идет к одному из таких чудовищ побеседовать!» – в отчаянии взвыл про себя Зигфрид.
Вдруг шум драконьих крыльев за спиной затих. И послышался утробный (Зигфриду показалось – предсмертный) рев Конана, переходящий в безумное голошенье.
Случилось неожиданное: эти звуки неким непостижимым образом заменили жертвенную ноту в сознании Зигфрида пафосом всепобеждающей жизненности.
Королевич уверенно встал во весь рост и бегом понесся прочь.
Двумя руками схватившись за ключ, приводящий в движение дверь, он повернул его несколько раз. Вода хлынула на лопасти приводного колеса…
Итак, исполинская дверь медленно замуровывала мирок раненого Фафнира и умирающего Конана (Зигфрид был уверен: киммериец обречен – разве мстительный Фафнир оставит вероломного буяна в живых?!).
Но в тот момент королевич не думал ни о чем, даже о спасении.
Вышло, однако, по-другому.
Сомнамбула Зигфрид беспомощно рыдал от горя и стыда у запертой пещеры, обдирая с платья сверкающую, ломкую слюду – еще недавно она была живой драконьей кровью, – когда с той стороны двери послышался сиплый голос Конана.