По-иному стали складываться у Бориса отношения и с отцом. Отец не так часто и не так придирчиво спрашивал его теперь об «обстановке», зато иногда заводил с ним разговоры на житейские, политические или какие-нибудь отвлеченные темы.
Особенно много он говорил о приближающемся девятнадцатом съезде партии, о директивах по пятилетнему плану, о новом Уставе. Ему, например, было жалко слова «большевик».
— Сжились мы с ним, сроднились. Но… на том наша партия и стоит: новое так новое, вперед так вперед, а за старое держаться нечего. И вот до чего дожили. Бывало, старое — что значит старое? Предрассудки разные, пережитки, — словом, недоломанные куски прошлого. А теперь через свое перешагивать приходится! Было — наше, новое, дорогое, а теперь — старое! Вот она, жизнь-то, как идет!
И пошли разговоры о том, «как идет жизнь». Это переплетается с тем, что изучают в школе — по истории, по литературе, и Борис с удовольствием слушает рассказы отца. Он слушал их и раньше, но слушал по-ребячьи, выхватывая самое интересное, захватывающее. Теперь ему было интересно все: и как отец мальчишкой «ходил в пастухах» и как он со своим отцом работал «исполу» на полях помещика Кузьминского. Это было тем более интересно, что многое из того, о чем рассказывал отец, Борис видел сам. Он видел большой колхозный сад, обсаженный липами, в котором любил бывать, когда ездил к дяде Максиму, — в прошлом это был сад помещика Кузьминского. Он видел большое белое здание на Беседе, где теперь помещалась школа, — бывший дом помещика Кузьминского. Он видел колхозный луг возле лесочка, носившего непонятное название Кокаревка, куда они с ребятами ездили в ночное. Этот луг, оказывается, тоже был «барским», принадлежал тому же Кузьминскому. Он видел церковь в старом монастыре, а возле церкви железную, поломанную теперь ограду, а за оградой — памятник из черного мрамора, на котором тоже была высечена фамилия Кузьминского.
Все это оживало теперь в рассказах отца о том, как они в семнадцатом году пошли «всем обществом» и скосили тот луг у Кокаревки, как к ним приехал матрос из Балтийского флота, здоровый, кряжистый, охрипший от бесконечных митингов, и как его выбрали первым председателем уездного Совнаркома («Как же! Тогда в каждом уезде свои совнаркомы были!»), о том, как кулаки во главе с помещичьим сынком подняли восстание, подожгли мост на «шоссейке» и как молодой парнишка, пастух и батрак Федька Костров, впервые взялся в те дни за оружие.
— Так я с той самой винтовкой и в Красную Армию пошел тогда, — вспоминал Федор Петрович. — Горячие годки были, нечего сказать! Хотя, подумаешь, холодных-то с тех пор и не бывало. Не одно, так другое, не другое, так третье, — только, гляди, повертывайся! По крутосклону шли. Жизнь нас подстегивала, а мы — ее. Так вот все время и живем. На высшем градусе! Так и вам наказываем, сыновьям нашим, — добавил Федор Петрович, любивший поучать и лишний раз подчеркнуть то, что, по его мнению, не мешает подчеркнуть. — Градуса не снижайте! На полном накале чтобы жить!.. Ты куда думаешь-то? По какой дороге идти? Думал?
— Ду-умал! — нерешительно протянул Борис.
— Пора!
Борис и сам знал, что пора, — нужно решать. Но он считал недостойным для себя делом бросаться словами, а остановиться твердо пока ни на чем не мог. И это мучило его. Раньше Борис успокаивал себя тем, что учиться еще долго, — успеешь решить и выбрать. Но вот учиться осталось несколько месяцев, а решать было все так же трудно! И даже труднее!
Вот он прослушал в Планетарии лекцию о радиолокации — музыка, а не лекция! Но разве здесь все сделано? Тут еще работы и работы, разве нельзя этому отдать всю жизнь?
А электричество?.. А горное дело?..
Вот Игорь дал Борису маленькую книжечку Ферсмана «Воспоминания о камне» — и камень ожил, наполнился поэзией. Захотелось бродить по скалам, читать по ним историю земли!
Вот на уроке истории прозвучали слова: «Из искры возгорится пламя». И Борису рисуется картина: мрак, во мраке вспыхнула искра, дуют злые ветры, силятся ее погасить и уничтожить. Но чем ожесточеннее они дуют, тем искра разгорается все ярче. Вспышка огня, другая, третья, — разгорелось пламя, неукротимое, неугасимое.
— Так в чем же причина этой неугасимости? — ставит вопрос Зинаида Михайловна. — Каковы исторические закономерности, обеспечившие победное шествие нашей революции?
И Борису хочется постигнуть закономерности жизни, открывать новые, изучать прошлое, чтобы прокладывать пути в будущее.