«Женя разворошил мою душу. Хочется разобраться».
Написал и задумался. Перед его глазами всплыло теперь уже далекое, кажется, прошлое: «людишки», иероглифы, восьмой класс и увлечение математикой, геометрия Лобачевского, «своя аксиоматика». Вот перед ним четвертушка бумаги, с которой он когда-то попался Полине Антоновне: «геометрия цветов». С улыбкой глядит он теперь на это ребячество, силясь понять смысл своих собственных «аксиом» с «двуцветами» и «трехцветами», и с той же улыбкой выводит поверх всех формул заключающее слово «чепуха». Хотел разорвать, но подумал и опять положил в свою клеенчатую тетрадь: конечно, это путаница и бред, но, кто знает, может быть, придет время и из этих ребяческих попыток создать что-то непременно свое и непременно самостоятельное вырастет что-нибудь и серьезнее. Кто знает?..
«Вообще в моем увлечении математикой тогда было много детского, но в то же время очень искреннего, и мне жаль, что потом оно у меня как-то заглохло, — писал Валя. — Она мне очень много дала, она развила во мне логику мышления. Я тогда увлекался философствованием, мучился разными «мировыми» вопросами и, глядя сверху, хотел все объять и понять. Ничего не читая по философии, я думал, что это — философия, и смело брался судить обо всем. Не зная до этого настоящей жизни, ведя замкнутое и одинокое существование я в восьмом классе точно очнулся от сна и встал перед лицом трудностей и волнений бытия на белом свете. Естественная задача, которая встает перед человеком, начинающим жить, — познать людей, познать жизнь, а познав, найти свое место в ней. Человек, вынужденный с первых своих шагов бороться за жизнь, не имеет обычно времени на изучение и формулирование этой задачи — он решает ее вслепую, непосредственно, в процессе преодоления трудностей.
Я же начал с формулирования. Передо мною очень неясно маячила моя жизненная задача. И я, конечно, не знал, как сформулировать ее. Я решил, что нужно найти конечную цель — конечную мечту человека вообще.
Известную роль в этом сыграла математика. Ведь математика логически построена на аксиомах. И в жизни я тоже стал искать такие аксиомы, на которых все построено, — логические основы, из которых все явления жизни должны исходить, объясняться и доказываться, как теоремы. Тогда ясной станет цель жизни, а уже исходя из нее, можно так же логически наметить и весь жизненный путь человека. Какова же эта цель? Наверное, это та цель, которую ставит себе человек, его, по моей философии того времени, «натура». Но, прислушиваясь к себе, я обнаружил, что ей, моей «натуре», вдруг захотелось учиться танцевать, познакомиться с девочками, любить их, вернее — быть любимым.
Действительность оказалась куда сложнее всех моих аксиом!
В то же время жизнь в классе не давала углубляться в себя, шевелила, толкала, заставляла по-новому на все смотреть. Я вдруг оказался в активе класса и стал думать уже не о своей только персоне, но и о классе, о коллективе, и не просто потому, что «приходилось», а я уже почему-то не мог об этом не думать. Вот какие случаются превращения в жизни!
А вот еще одно превращение — музыка. Когда-то я ничего не смог ответить на вопрос Сонечки о Листе. Потом — гитара, аккордеон, на котором, кстати, я сейчас разучиваю «Турецкий марш» Моцарта. Но теперь я разочаровался и в аккордеоне. Настоящую музыку я почувствовал, когда услышал в консерватории Девятую симфонию Бетховена. После этой музыки хотелось совершить что-то такое, что никому не под силу. Я стал ходить по концертам, слушал Баха, Чайковского. Вот теперь я с удовольствием поговорил бы с Сонечкой.
И — Горький!.. Когда мы его изучали в этом году, когда я в связи с этим читал его, мне он очень понравился, в нем я нашел много волнующего. Один раз мне пришло в голову: не потому ли он мне нравится, что все говорят о нем, все хвалят? Нет, я чувствую Горького всей душой, без фальши. Читая его произведения, видишь такую могучую, красивую, хотя и не во всем понятную мне жизнь людей, что сам невольно воодушевляешься, очищаешься от всех своих недостатков и пороков, от всего мелкого и ничтожного, что грязнит душу, и чувствуешь себя настоящим человеком.
Все это отвлекало меня от математики. Но это была явная неблагодарность с моей стороны по отношению к ней. Она приучила меня к анализу, научила мыслить, разбираться в причинах и следствиях. Она мне помогла даже в литературе — там ведь тоже нужен анализ! Математика помогла мне и в общественной работе. Как редактору газеты, мне нужно было разбираться в причинах и первопричинах не математических уже идей, а явлений жизни — кто и почему то-то и то-то сделал? Кто и почему так себя ведет?