Экзамены были трудные. До него отвечал его товарищ и провалился; не мудрено, что экзаменатор Монж предупредил Араго:
— Если вы будете отвечать так же, то мне бесполезно вас спрашивать.
— Мой товарищ знает лучше, чем он отвечал, — возразил Араго. — Я, конечно, тоже могу не удовлетворить вас, хотя надеюсь быть счастливее его.
— Ну, знаете, неподготовленные всегда оправдываются робостью, — сказал Монж, начиная сердиться на самоуверенность этого провинциала из Перпиньяна. — Так вот, лучше не экзаменуйтесь, чтобы не стыдиться.
Араго ответил заносчиво:
— Больше всего я стыжусь вашего подозрения. Спрашивайте, это ваша обязанность!
— Однако, сударь, вы много о себе думаете. Ну что ж, сейчас увидим, имеете ли вы на то право.
Монж начал с геометрии. Араго ответил. Затем пошла алгебра. Араго знал работы Лагранжа «как свои пять пальцев». Щеголяя, он разбирал вариант за вариантом, ответ его продолжался час. Монж помягчел. Хвастливый юнец заинтересовал его, и ради любопытства он решил проверить его сверх программы. Араго простоял у доски два с лишним часа. Монж был в восторге, он поставил имя Араго первым в списке.
Спустя год, при переходе на второй курс, Араго сдавал экзамен знаменитому математику, геометру, академику Лежандру. Он вошел в кабинет Лежандра, когда слушатели выносили упавшего в обморок студента. Лежандр нисколько не был смущен, он сразу же накинулся на Араго:
— Как вас зовут? Араго? Вы не француз?
— Если бы я не был французом, то не стоял бы перед вами.
— Я утверждаю, что тот не француз, кто называется Араго.
— А я утверждаю, что я француз, и хороший француз.
Поскольку странный этот спор зашел в тупик, Лежандр отправил Араго к доске. Однако вскоре он возвратился к прежней теме:
— Вы, без сомнения, родились в департаменте Восточных Пиреней.
— Да.
— Так и надо было говорить. Вы, значит, испанского происхождения?
— Я не знаю происхождения моих предков, знаю лишь, что я француз, и этого достаточно.
Оба, учитель и ученик, стоили друг друга в своем упрямстве. Взбешенный Лежандр закатил вопрос, требующий двойных интегралов, и тотчас прервал ответ:
— Этот способ вам Лакруа не читал, откуда вы его взяли?
— В одной из ваших работ.
— Ага, вы его выбрали, чтобы мне понравиться?
— Я об этом и не думал. Выбрал я его потому, что он кажется мне лучшим.
— Тогда объясните мне его преимущества, иначе я поставлю плохую отметку, во всяком случае за ваш характер.
Араго объяснил, поигрывая в небрежность и скуку.
Лежандр потребовал определить центр тяжести сферического отрезка.
Араго протяжно зевнул и заметил, что вопрос этот слишком легкий.
Лежандр усложнил вопрос. Араго ответил улыбаясь…
Надо было обладать величием Лежандра, чтобы прервать поединок признанием таланта этого наглейшего из учеников.
По этим выходкам рано о чем-либо судить, пока что это может остаться всего лишь обычной кичливостью самонадеянного, знающего свои способности студента. Но вот совершается поступок, и сразу недавнее поведение обретает смысл. Поступок всегда раскрывает шифр вчерашнего вздора и невнятицы. Молодость Араго тем и привлекательна, что она состояла из поступков.
В 1804 году первый консул Франции надел на себя корону императора.
Студентов Политехнической школы выстроили в актовом зале присягать Наполеону. Один за другим, вместо того чтобы отвечать: «Я клянусь!» — они отвечали: «Я здесь!» Это никак не могло означать повиновения новому императору Франции. А студент Бриссо (запомните эту фамилию!) выкрикнул с полной определенностью:
— Я не желаю присягать на повиновение императору!
Начальник школы приказал арестовать его. Араго командовал бригадой. Он отказался выполнить приказ.
Накануне в числе других он отказался поставить подпись под поздравлением императору. Начальник школы принес Наполеону список непокорных студентов.
Первым стояло имя Араго. Первым не по алфавиту, а как первого ученика.
— Я не могу выгнать лучших воспитанников, — сказал Наполеон, — жаль, что они не худшие, оставьте это дело.
Так Наполеон впервые узнал о существовании некоего восемнадцатилетнего республиканца Араго. Он и понятия не имел, что только что монаршая его милость определила судьбу человека, который в последние дни царствования определит его собственную судьбу.