— Вот точно! Так мне и сказывали. Уморил, братец. Сам придумал?
— Да не… Сам немножко, а так дядька Шумский надоумил.
— За правду тебе алтын!
В кабинете Михаил Васильевич велел гимназистам садиться на медвежью шкуру, раскинувшую когтистые лапы от двери до окна. Вася погладил упругую шерсть — вот так косолапый был!
Потрескивали березовые поленья в камине. Окна занавешены гардинами. Огонь бросает блики на цветные обои, на высокий лепной потолок. Пахнет жженой берестой, табаком.
Глобус на столе — голубой шар на подставке чуть наклонен, окольцован железным обручем. Вот бы крутануть! А что за труба диковинная в углу? А, так то телескоп, звезды высматривать. Глянешь в глазок — звезда сама к глазу льнет, как притянутая. И луну можно обозреть.
Ломоносов закуривает трубку, подмигивает Васе:
— Помнишь, какой я угадчик? И сейчас угадал.
— Чего угадал, дядя? — любопытствует Мишенька.
— Угадал, что Василию страсть как охота глобус повертеть. Покрути. В ночезрительную трубу сейчас ничего не увидишь, а глобус на все времена суток.
Вася вскакивает со шкуры.
Ломоносов предостерегает:
— Отрок, осторожнее! А то все моря-то в одно сольются. И будет один сплошной океан, не распутаешь. Заплутаются мореходы.
Мишенька смеется:
— Не заплутаются, дядя. Сам прошлый раз мне говорил, что всякие морские приборы сочиняешь.
— Ну, так то на бумаге пока. Прикидки.
Твердо выговаривая слова, Фридрих спрашивает:
— С вашего позволения, спросить хочу: какие приборы?
— Ну, дотошный народ. Допекли. — Ломоносов достает с полки кожаную папку, в ней кипа чертежей, рисунков. — Разные сочиняю приборы. Один, чтобы определять снос корабля во время дрейфа. Вот, чтобы знать скорость морского ветра, направление его. Вот компас самопишущий.
— А у меня тоже компас есть, — радуется Вася. — Мишенька подарил.
— Это компас простой. А я подумываю о компасе, чтоб отсчитывал до одного градуса.
Книг в шкафах — за день не переберешь! Корочки всех цветов, надписи на двунадесяти языках. Вася разглядывает библиотеку, поражается: неужто Михаил Васильевич все прочел? Это ж сколько годов надо, чтобы все прочитать?
Зуев уголком глаза смотрит на Ломоносова, соображая: прочитал, не прочитал? Лоб какой огромный — все вместит. Голо-вас-тый!
— Науки небось все в этих книжках изложены?
— До всех-то, Зуев, далеко. Смотря как рассматривать…
— А вы сами как рассматриваете?
— Я? — Ломоносов щурится, выпускает изо рта синюю струйку дыма. — В Спасских школах, где входил во врата учености, нас так учили рассматривать науки… — Ломоносов втягивает щеки, причитает, как пономарь:
— Грамматика учит знати,
Мальчики смеются:
— Вот так молитва. Бла-а-аго-о!
— Геометрия явися! — строго приказывает Мишенька.
— Насчет геометрии, братцы, не скажу, — хохочет вместе с мальчиками Ломоносов, — а вот землемерия звала. Все рвался путешествовать. В киргиз-кайсацкие степи. Обманом туда чуть не проник.
— Кого ж ты обманывал, дядя Миша?
— Дело давнее, признаюсь так и быть. В Спасских школах много тогда толковали об экспедиции в киргиз-кайсацкие степи под водительством Ивана Кириллова. В геодезии я мало знал. А требовался Кириллову священник. Без попа нельзя. Крестить инородцев. Задумался я: а не сойду ли за попа? Прикинулся сыном священника. Экспедиция задумала город на Аральском море заложить, флаг российский объявить, меж магометан утвердить власть. Вот он я, священник Михаил Ломоносов, — берите!
— Взяли?
— Какое там… Дело дошло до коммерц-коллегии, там и выявили: никакой я не попович. Крепко досталось вашему покорному слуге. Так попеняли! Но обошлось. Чистосердечно признался, что учинил обман с простоты своей и рвения пройти по России. Не получилось, братцы школяры, из меня землепроходца. Другие занятия увлекли.
— Жаль, — протянул Вася.
— Уж куда печальнее. Сколько лет прошло с той поры, а жалею, что не попутешествовал в степи. Кому что на роду написано…
— Не вышел, не вышел ты в поповичи, — похахатывает Мишенька. — Бла-аго-о!
— Не вышел, племяш. Постойте, что у нас разговоры на пустое брюхо. Пошли щи похлебаем.