Шумский и Ерофеев сидели в трактире при гостином дворе. Допивали штоф водки.
— За здоровье Палласа! — поднял чарку дончак.
Шумский огладил бороду:
— За Василья Зуева!
Рядом с ними — раскосый мужик, что назвал Зуева воеводой при въезде в Тобольск.
— За Никиту Соколова! — гаркнул Ерофеев.
Теперь был черед Шуйского:
— За Антона Вальтера!
Вот уже добрый час раскосый мужик напрашивался в отряд. За небольшую плату готов провести куда угодно. Все пути-дороги знает в тундре. Поможет воеводе добраться до самых потаенных мест.
— Отчего раскосый? — спросил дончак.
— Бог таким создал.
— Бог? — удивился Ерофеев. — Инородец, а туда же. Как звать?
— Ванý.
— А по отечеству?
— Нет у меня отечества, — засмеялся остяк. — А хочешь, зови так: Вану Тундрович.
— Ишь ты! — Ерофеев пошевелил ладонью возле уха. — Соображает.
— Тундра долга идти, тундра холодна идти, — бубнил остяк. — Многа болот. Подумай, казак.
— Проводник-то нам нужен, пожалуй, — сказал Шуйский. — По-самоедски лепечешь?
— По-самоедски, по-русски, по-остяцки.
— Как, к примеру, «здравствуй» будет?
— Здравствуй? «Питя вола» — так остяки говорят. «Ани дарово» — так самоеды говорят. Все знаю, все видел, везде был.
— Ну где, к примеру?
Остяк засмеялся:
Ерофеев зачерпнул из супа кусок семги, аппетитно сглотнул.
— А спроси, что ел? — настаивал остяк. — Я скажу:
— Нескладные слова, — поморщился Шумский. — Размеру нет. Да ладно, что с тебя взять. Пугай, пугай, мы пуганые.
Вану уважительно смотрел на старика. Видно, большой начальник. Большой ясак будет собирать.
И Шумский точно догадался, о чем думает остяк. Приосанился.
— Пойми, дурная башка, — сказал он, — не ясак идем собирать.
— А чего собирать будете?
— Натуральные сведения: какая где погода, какие где люди живут, чем питаются, какие ведут промыслы. Нам все лыко в строку. Вот даже сколько верст от Тобольска до Березова, а то и до самого Ледяного моря, — все знать надо.
— Понял, Вану Тундрыч? — подмигнул Ерофеев.
Шумский раскраснелся, баловался с бородой. То подкидывал ее, веселясь, то плотно прибивал к животу. И борода, такая домашняя, такая дрессированная, слушалась хозяина.
— Русский человек холода не боится, не при-ни-ма-ет. — Язык плохо слушался Ерофеева. — Возьми меня. Я на Каспии разбойничал, а тундра эта мне… тьфу.
Остяк заученно твердил:
— Тундра самоеда любит, казака не любит.
— Чудак, какие мы казаки? — укорил остяка Шумский. — Мы по другой части.
— Все одно: казак не казак, нада собирать ясак.
— Наш ясак — знаешь что?
— Оленья шкура — ясак, соболь — ясак, — добросовестно стал перечислять Вану, — моржовый клык — ясак. Я тебе ружье, ты мне рыба. Ты мне водка — я тебе сто белок.
Дверь отворилась — на приступке, потирая руки от стужи, стоял Зуев. Он сразу увидел всю честную компанию.
— Ты мне холстина — я тебе бобра, — продолжал Вану.
— Ни бобра ты не понимаешь! — воскликнул Ерофеев. — А-а-а. Наш воевода. Садись, Василий. Водки по малолетству не пьешь, а рыбного супу отведай.
Зуев размотал шарф, скинул малахай, расстегнул полушубок.
— Веселитесь, судари?
Шумский положил руку на плечо Зуева.
— Вася, не попрекай. В дороге того баловства не будет.
Вану гортанно, желая привлечь к себе внимание, вскрикнул:
— Это еще кто? — спросил Вася.
— Вану я.
— Вану Тундрыч! — поднял палец Ерофеев.
— Воевода, бери с собой, — опять заныл остяк. — Вану хороший проводник.
Зуев неторопливо налил из котелка в миску рыбного супа.
— И голоден, и прозяб…
— Губернатор прочь не погнал? — спросил Шумский.
— Это ж кого — прочь? — вдруг загордился Зуев. — Академии представителя? — Он поднял голову, молодецкие кулаки уставил в боки. — Кому благоволено чинить беспрепятственный пропуск?
— Ах шутник, — полюбовался Шумский игривым крестником. — Ты, Василий, дело докладывай…