— Что же? — с сомнением спросил Коля.
— Не знаю. Об одном предупреждаю и прошу: как бы себя Серафим во время вашего венчания не повел, что бы ни случилось, — твое дело глазами хлопать и «аллилуйю» петь, понял? Не смей ни во что вмешиваться!
— А если он, к примеру, тебя убивать станет? — улыбнулся Коля.
— Кондратьев, — жестко начал Басаргин. — Мы с тобой такое дело затеяли, что жизнь всей нашей волости, а то и всей губернии иначе повернуться может. Что в сравнении с этим твоя или моя жизнь, парень? Мы ведь служим ради таких ясных далей, что дух захватывает от одних только мыслей. Прошу и требую от тебя: что бы ни произошло — ты должен остаться в стороне! Я доложу обо всем в партийных органах и извещу уполномоченного ГПУ.
— Значит, моя задача, — сказал Коля, — в случае успешной проверки — внедриться к бандитам.
— Все вызнать и остаться живым, — добавил Басаргин. — Иди, Коля.
Они обнялись.
…В церкви было необычно светло — по случаю бракосочетания «раба божьего Николая» с «рабой божьей Марией» отец Серафим приказал зажечь большое паникадило. Маша вошла об руку с Колей — в белой фате, правда, из марли, но зато — с самой настоящей золоченой венчальной свечой в руках. Следом потянулись жители, среди них Коля заметил и двух своих знакомцев с черными ленточками. Они как ни в чем не бывало стояли в толпе. Громко переговаривались женщины, обсуждая возраст и внешний вид невесты и жениха, мужики довольно гудели в ожидании скорой выпивки. Отец Серафим взмахнул кадилом и запел «Песнь степеней»:
Послышался шум, это вошел в церковь Басаргин с двумя сельскими исполнителями. На них косились, но пока не задирали.
Коля посмотрел на Машу. Она стояла рядом с ним, лицо у нее было восторженно-счастливое, и Коля понял, что Маша забылась и воспринимает происходящее всерьез.
— Ты что? — шепнул он ей. — Смотреть стыдно.
— Я играю роль, — сказала Маша, но глаза, вдруг вспыхнувшие самой неподдельной радостью, выдали ее и, поняв это, Маша попыталась все обратить в шутку. — Сколько волка ни корми, а он все равно туда, тебе понятно? — Она вздохнула: — Сначала я ждала этого дня. Потом мне стало казаться, что его уже никогда не будет. — Маша вдруг погрустнела: — Я ведь не дурочка блаженная, Коля. Не волнуйся, я понимаю, что все это — просто игра. Потерпи. Дай мне наиграться.
Подошел священник, и она замолчала.
— Послушайте, чада, поучительное слово, — сказал Серафим, — живите в супружестве богоугодно и честно, ибо близко пришествие антихриста и спасутся только претерпевшие за правду до конца. Знамение было недавно верующим и всем мирянам: пятиконечная звезда сияет над грешной Россией, остры ее лучи и пронзают они любящих бога. Жрецы же нечестивые той звезде служат и яко вурдалаки ненасытные пожирают внутренности истинно верующих.
— Прекратите агитацию, иначе я прикажу очистить храм! — крикнул Басаргин.
— Он сказал, — трагическим голосом провозгласил Серафим, — настали времена, когда русскому человеку и в храме нет спасения. Церковь уважали даже нехристи — татаро-монголы! А эти пожрали душу! Слуги антихристовы в храмах, ратуйте, православные, не допустите унижения дома господня!
— Прекратить! — Басаргин проталкивался к алтарю, исполнители — за ним. — Всем покинуть помещение!
Верующие возмущались, переговаривались. Кто-то крикнул:
— Креста на них нет! Вышвырнуть их из храма!
— Верно! — закричали в толпе. — Вон их!
— Чего вы слушаете поповских прихвостней! — заорал Скуластый. — Мало это жеребечье отродье попило нашей кровушки! Бей, круши поповский балаган! Да здравствует советская власть!
Коля переглянулся с Машей — она кивнула: вот она, проверка. Вот она. А Басаргин еще ничего не понимал. Он стоял в растерянности и беспомощно оглядывался. Коля пытался поймать его взгляд, мысленно кричал ему: «Берегись! К такому мы не были готовы! Это опасно! Очень опасно!» Но Басаргин чего-то ждал. Коля повернулся к Серафиму и наткнулся на его насмешливый, холодно-изучающий взгляд.
Между тем провокаторы вытащили спрятанные в голенищах сапог ломики, молотки, дубинки и начали разбивать иконостас, сбрасывать и топтать иконы.
— Долой самодержавие! — орали они. — Долой попов! Долой опиум для народа!
Басаргин и его помощники пытались задержать, остановить озверевших хулиганов, но тех было гораздо больше, они вошли в раж и легко сломили сопротивление представителей власти. Исполнителей сбили с ног и связали. Басаргина ударили ломиком, и Коля увидел, как по его лицу расплылась огромная клякса крови.
Анисим еще сопротивлялся. Он отбивался кулаками и ногами, но оружие не применял — вокруг были люди. Он хрипел — кричать уже не мог:
— Граждане. Остановите их. Неужто не видите.
— Бей! — Громилы внесли бидон с керосином, опрокинули и подожгли.
— Да чего же мы смотрим, мужики! — крикнул наконец кто-то. — Разве ж советская власть может допускать такое? Это подстрекатели!
Началась всеобщая свалка. Коля снова посмотрел на Машу. Она стояла с застывшим, безразличным лицом. Но Коля понял, о чем она сейчас думает. «Его убьют, помоги ему», — кричали ее глаза. «Нет… Ты же знаешь — я не должен вмешиваться, что бы ни случилось», — мысленно отвечал ей Коля. И снова натолкнулся на вопрошающий взгляд священника: «Что, отрок, с кем ты?»
Басаргин упал, толпа сомкнулась над ним. Пожар разгорался.
— Воды! Воды несите, православные! — вдруг завопил Серафим. — Сгорит божий дом! — Он повернулся к новобрачным, добавил с усмешкой: — Ну, милиционера нашего, небось, свои же и убили. Не знал я, не знал, что среди советских служащих такой разброд — кто куда, кто куда…
— Уйдем, батюшка, — попросила Маша. — Тошно мне.
— Уважим невесту, — кивнул священник. — Идем, Коля. — Они вышли из церкви. Навстречу бежали бабы с полными ведрами.
— Спасайте, спасайте божий храм, касатушки, — ласково сказал им Серафим.
Коля вытер с лица пот и сажу: