«Я хочу играть, так же как и они и как ты. Иногда», - сказала я как-то ему.
Это был прохладный вечер, время, когда город воспламенялся от тысячи огней, готовясь встретить ночь.
«Не проблема», - ответил он и направился к тротуару, где как раз зарабатывал деньги какой-то несчастный бродяга. Он был одет в грязную поношенную одежду, и играл на старой акустической гитаре с облупившимся лаком. Перед бродячим музыкантом на земле лежала шляпа, в которую прохожие бросали монеты.
Я в недоумении последовала за ним.
«Слушай, друг, не одолжишь гитару на пару минут?» - спросил он.
Бродяга улыбнулся частично беззубым ртом и протянул гитару.
Вальдес поманил меня пальцем. Он взял гитару и начал играть нашу с ним любимую песенку. Мы часто пели ее вдвоем, когда никто нас не слышал и беззаботно смеялись. Он запел, и кивнул мне, как бы завлекая меня подпевать.
«Ты что, я не умею», - шепнула я, смутившись.
«Публика просит», - ответил он. Я оглянулась. Позади нас стояла пара - мужчина и женщина средних лет, какой-то парень в татуировках и девочка с большим блокнотом в руках.
«Давай же!» - крикнул он. Я несмело запела вместе с ним, сначала тихо, но уловив его волну, подхватила громче и наши голоса слились, вторя веселенькой мелодии, которую он играл. Он начал смешно танцевать с гитарой, дрыгая ногами. Я вдруг схватила воображаемый микрофон и начала изображать звезду. Бродяга стоял в стороне, смеялся и умильно аплодировал. Вокруг нас образовалась неплотная толпа зевак, которым очень полюбилась наша песенка. Они качали головами и пританцовывали. В шляпу посыпались монеты.
Песня закончилась, и послышался шум аплодисментов. Я увидела улыбки на лицах людей. Бродяге вернули гитару, и он продолжил свой «концерт». Мы, взявшись за руки, пошагали по улице, шлепая кедами по мокрому асфальту.
«Ну что, ты довольна?» - спросил он меня.
«Да, вот это мы зажгли! Но я хочу, чтобы это была настоящая сцена».
«Если захочешь, ты можешь туда попасть. Но сначала ты напишешь свой роман».
Да, роман я написала. Но так и не побывала на сцене.
Врач опустила голову, смотря в пол, и теребя правой ногой.
- Ничего. Ты еще молодая. Везде побываешь, - сказала она, с улыбкой, тронувшей уголки ее губ.
- А о чем ты мечтаешь? - спросила я ее.
- Я? О многом. О том, что так и не сказала, не сделала. Я все-таки гораздо старше тебя, и времени у меня меньше, чем у тебя. Когда я была еще подростком, я хотела убежать из дома с рок-группой. Я любила петь. У меня низкий голос и этим я почему-то привлекала любителей свободной музыки. Я влюбилась в музыку и не только, - врач покачала головой и продолжила, - я хотела объездить весь мир в фургончике с остальными музыкантами. Романтично и глупо. Естественно я послушала родителей и… Ну, а дальше медицинский университет, работа, первый брак… Бракованный. Это уже не важно. Вообще, я довольна. Я люблю свою работу, - закончила она.
- Так может пора стать свободной? Ты достаточно работала. Пора и отдохнуть. Ты успеешь так много! Я знаю, - я пыталась снова разбудить в ней то скрытое, то молчаливое, буйство, которому она всю жизнь затыкала рот.
- Твои слова меня подкупают. Но…
- Просто обещай, что подумаешь на эту тему, ладно? – попросила я.
- Ладно. Не хочешь продолжить свой рассказ? Я ведь здесь, чтобы говорить о тебе. Ты мне скажи, вот вы обычно встречались или в общественных местах или у тебя в квартире. А где он жил?
- О! Хорошо, что ты задала этот вопрос. Это как раз напомнило мне об одном случае. Помнишь, он как-то говорил, что берет всякие интересные вещи в музее?
- Да, припоминаю.
- Так вот. Оказывается, это был его дом. Точнее дом его отца. Отец при жизни был коллекционером, но когда он разорился, он создал у себя в доме нечто вроде приватного маленького «музея». Он брал совсем немного денег за вход и проводил желающих прохожих посмотреть его экспонаты. Остатки роскоши, так сказать. После смерти отца, дом перешел его сыну, который не стал там ничего менять. В тоже время музей прекратил свое существование. Однажды он повел меня туда, сказав, что мы идем в гости. А потом перед самым входом сказал, что там живет. Я сначала не поверила. Это был двухэтажный полуразрушенный дом, поросший сухими ветвями какого-то вьющегося растения, с глубокими трещинами на стенах, которые были похожи на шрамы и морщины. Дом был похож на старика, который вот-вот тяжко вздохнет. Но он безмолвно возвышался над нами.
Когда мы вошли, я увидела полупустую комнату, местами с оторванным линолеумом. Окна находились высоко, и комната была очень темной. Мебели не было. Вокруг валялось все, что когда-то было достоянием музея. Чего там только не было. На стенах кое-где висели чучела диких животных, такие как голова оленя или медведя. Старые картины в ветхих рамках, пластинки, статуэтки и полуразбитые бюсты. В центре комнаты лежала бурая шкура, то ли вместо ковра, то ли вместо дивана. Камин взирал на нас чернотой своего сопла. В нем давно не разжигали огонь. Окна обладали особым шармом, они были витражные, состоявшие из кусочков стекла теплых оттенков, и свет с улицы преломлялся в них, отбрасывая на потрескавшийся потолок теплый свет. Я зачарованно смотрела на витражи, в них было что-то мистичное. Я поежилась, потому что в комнате было очень холодно.