— Смотрю, — согласился я. — А вы, случаем, не знаете, что за старик сейчас на мостик пошел?
— Ну, как не знать, — сказал штурман. — Старик замечательный, один из старейших речников Енисея, можно сказать, ветеран здешних мест, капитан Ильинский, Василий Васильевич.
— А на «Чкалове» он что делает?
— И на «Чкалове» капитаном.
— А Степан Иванович?
— И Степан Иванович — капитан, — засмеялся штурман. — У нас, как в книжке, два капитана. Степан Иванович — просто капитан, а Василий Васильевич — капитан-наставник. Непонятно? Ну, я вам так объясню: вот вы с нами идете в рейс… Можно считать, весь наш край увидите. Встретитесь и со строителями, и с шахтерами, и с рыбаками, и с пастухами… И обратите внимание: почти сплошь у нас молодежь. Можно считать, молодежный край. Мы здесь и работаем, мы здесь и хозяева, мы здесь, можно считать, главная сила. А у стариков — у них знания, закалка… Вот и поправляют нас, когда нужно, наставляют на путь, если, бывает, собьемся.
— А не обидно молодым-то? Тому же Степану Ивановичу не обидно?
— Чего же обижаться? Я бы не обиделся, например. Рейс сложный… А у Ильинского опыт. Степан Иванович, можно считать, пешком под стол ходил, а Василий Васильевич уже Нижнюю Тунгуску обратал. Трудная река — пороги, камни, мели… Быстрина сумасшедшая, а он еще в двадцать седьмом году до самой Туры ходил, провел туда баржу «Дудинка»…
— Кстати, — перебил я, — вон те вагоны, говорят, в Дудинку везут?
— Везут. Ну и что?
— А зачем туда поезд?
— Приедете, — улыбнулся штурман, — увидите зачем… Много чего увидите… Простите, я на вахте. — И он, козырнув, заторопился на мостик.
На другой день, с утра, наш теплоход заревел веселым баском, потом еще раз прогудел и еще… Отгудев все гудки, сколько положено при отходе, «Чкалов» еще постоял у пристани, но где-то в глубине корабля — точно сердце билось — самым малым ходом уже работала машина. Степан Иванович, склонившись с высоты мостика, смотрел вниз, на пристань.
Убрали трап. Стальные канаты с петлями на концах упали в воду. Звякнул машинный телеграф на мостике. «Чкалов», набирая ход, отвалил от пристани и широкой дугой пошел на фарватер.
Как будто на огромной карусели понесло нас посредине реки. Закружились в хороводе речной вокзал, дома над рекой, мост, высокие сопки на правом берегу.
Проплыли справа краны грузового порта. В последний раз мелькнула за кормой белая часовенка, забравшаяся на вершину Караульной горы. Над ней, набирая высоту, пошел в дальний путь большой самолет…
Какие-то поселочки показались впереди, какие-то заводы. Они всё реже и реже пробегали вдоль бортов. Все чаще подступала к берегам тайга.
Я много рек прошел на своем веку, и от каждой реки осталось в памяти что-то свое, главное. Так остается в памяти лицо человека.
А тут показалось мне, что Енисей свое лицо прячет. То прикинется Волгой с широкими поймами, поросшими тальником, с золотыми пляжами, то обернется Амуром с мохнатыми сопками по берегам, то, вроде Белой, высокими скалами отгородится от всего мира.
До позднего вечера я так и не понял: какой же он, Енисей?
Стало прохладно. Туман поднялся над водой. Пассажиры один за другим разбрелись по каютам. Собрался и я на покой и, когда взялся уже за ручку двери, увидел Василия Васильевича. Он стоял, облокотившись на поручень, и всматривался в темноту.
— Спокойной ночи, — сказал я негромко.
— Спокойной ночи, — откликнулся он, — давно пора.
— А вы?
— А я все смотрю, не нарадуюсь. Я-то помню, какая тут глушь была. А сейчас какое движение, видите? — И он показал на судовые огни, тут и там светившиеся на темном просторе реки.
А утром мы поближе познакомились с капитаном Ильинским. Вот как это было.
Наш теплоход шел полным ходом. Теперь не только поселки, отдельные домики и те стали в диковинку. Они все реже и реже проплывали вдоль бортов, потом их совсем не стало.
Зелеными стенами стояла тайга по берегам. Зелеными пятнами распластались поросшие тальником острова, поймы зеленым ковром стелились у ног зеленых сопок… И оттого, что столько зеленого было вокруг, вода тоже казалась зеленой.
Потом как-то вдруг, словно тучи набежали, выросли по берегам мрачные коричневые скалы — «щеки». Сошлись, с двух сторон обступили могучую реку, и Енисей заторопился, словно поскорее решил пробежать это невеселое место.
Так узко стало впереди, что двум кораблям уже и не разойтись. И даже немножко страшно показалось: войдем так, с полного хода, а вдруг оттуда, снизу, караван? Что тогда? Ведь течение там сумасшедшее…