— Нам еще с одним мужиком пришлось выдалбливать ее ледорубами. Можно было бы оставить ее на тротуаре, и она бы сама оттаяла. Да хоть в задней комнате со сливом. Но нет, вызвали нас срочно доставать. Всю руку себе отбил, до сих пор болит.
— Не оправдывайся, — сказал Коутс. — Рука у тебя болит от совсем другого дела.
— Очень смешно, — ответил Боуэн и погладил голову под простыней.
Простыня была влажная. Там, где она прижималась к голове, груди, лобку и ногам, были темные пятна.
Боуэн стянул простыню, сказал:
— Первый раз такую красоту вижу, и, естественно, она мертва. Везет же мне.
Коутс посмотрел на ее лицо, такое безмятежное.
— Покажи дальше, — сказал он.
Боуэн стянул простыню ниже коленей. Коутс вгляделся в родимое пятно. Собачья лапка. Когда он увидел ее впервые, она что-то напомнила, но тогда он еще не разобрался. А теперь был уверен.
— Как будто щенок грязной лапой наступил, — заметил Боуэн.
— Уже опознали? — спросил Коутс.
— Пока нет.
— Тогда могу помочь. Ее зовут Мегдалин Джексон, если только она не вышла замуж и не сменила фамилию. Возраст — где-то двадцать четыре.
— Ты ее знал?
— Еще в детстве, более-мене, — сказал Коутс. — Скорее, знал я ее старшую сестру. Родимое пятно, где я его видел, — вспомнил, только когда вернулся домой. У ее сестры было такое же — куда меньше, но похожее, повыше. Я не сразу понял, потому что это явно не старшая, Эли. Слишком молодая. Но потом вспомнил про младшую, и что ей теперь должно быть как раз около двадцати четырех. В то время она была всего лишь мелкой соплюшкой, но логично, что она унаследовала такое же пятно, что у Эли.
— Говорят, копа ноги кормят, и в этом случае буквально.
— Этот лед, — спросил Коутс, — уже видел что-нибудь похожее?
— Не-а. Так-то мы уже находили в подворотнях пару девочек. Но не в глыбах льда.
— Понятно, — сказал Коутс. — Ну, я все.
Боуэн натянул простыню, спросил:
— Ладно, я могу сообщить, кто она, раз ты опознал?
Коутс изучил ее бледное, гладкое лицо.
— Конечно. Уже знаете, как она умерла?
— Ран на ней не нашли, так что придется порезать.
— Расскажешь, что узнаешь?
— Конечно, — ответил Боуэн. — Но тогда пять долларов, которые я тебе торчу с покера…
— Можешь про них забыть.
Коутс заехал в круглосуточную забегаловку и, пока солнце только заползало на небо, съел завтрак с кофе. Купил там же газету со стойки, сел в кабинке, читал и пил еще кофе, пока не стало совсем светло; к этому времени он выпил столько, что, казалось, волосы уже ползают по затылку. Он поехал домой к Эли.
В последний раз, когда он видел Эли, она жила в дорогом районе города на тихой улочке, в высоком доме со множеством деревьев на лужайке. Дом стоял на том же месте, как и деревья, хотя в это утро они казались уставшими, потемневшими от ветров “Санта-Ана”.
Коутс припарковался на обочине и прогулялся до дома. Воздух казался плотным, хоть на хлеб мажь. Коутс бросил взгляд на карманные часы. Было еще довольно рано, но он все равно налег на дверной звонок. Через какое-то время к двери, не торопясь, подошел здоровяк в тесном жакете. Выглядел он так, будто может завязать кочергу в узел, сожрать и тут же высрать.
Коутс залез в карман брюк, показал значок патрульного. Здоровяк взглянул на него так, будто он показал какую-то тухлятину, ушел, и спустя время, за которое хромая мышь могла бы отгрохать гнездо размером с Тадж Махал, вернулся.
Коутс не успел войти со шляпой в руках в дом и на метр, когда здоровяк произнес:
— Подождите здесь.
— Ладно, — ответил Коутс.
— Здесь, и больше никуда ни шагу.
— Мне и не надо.
Здоровяк кивнул, ушел и снова началось ожидание. Хромая мышь, наверное, была близка к завершению нового амбициозного проекта, когда наконец появилась Эли. На ней была белая шелковая пижама, а светлые волосы напоминали взбитый мед. На ногах — домашние тапочки. На миг она казалось такой красавицей, что Коутс чуть не расплакался.
— Черт подери, — сказала она и улыбнулась. — Ты.
— Да, — ответил Коутс. — Я.
Она подошла с улыбкой, взяла его за руку и повела по коридору, пока они не оказались в комнате со столом и креслами. Шляпу он положил на стол. Они сели на соседние кресла, она потянулась и снова взяла его за ладонь.
— Ну у тебя и дворецкий, — сказал Коутс.
— Уоррен. Дворецкий, телохранитель и смешивает отличное мартини. Он сказал, что пришли из полиции.