Я дал ему поспать. Последнюю ночь в своей комнате.
Я говорил, что после все произошло очень быстро, хотя тогда все это едва ли казалось быстрым. Через три недели мой сын мило мне улыбнулся и впал в кому, а потом умер за каких-то тридцать два часа. Потом и девочек вывезли в коридор. Кларисса ушла третьего февраля, а Дженни — пятого.
Сьюзен, моя жена, продержалась до двадцать седьмого.
И все это время, все эти недели, каждый день мотаясь в больницу, работая, когда мог и когда могу сейчас, и когда меня, сочувствуя, отпускают с работы, если не могу, и когда еду в поезде из Раи до Сити и из Сити до Раи, я ищу его. Я заглядываю в каждую машину. Я хожу туда-сюда, ведь он может слезть на одну остановку раньше или позже. Я не хочу его упустить. Я теряю вес.
О, я ем. Не так хорошо, как обычно, но ем.
Но я должен найти его. Чтобы узнать то, что узнал мой сын, что он передал другим. Я знаю, что и девочки знали, что он передал им это той ночью в их комнате — какое-то ужасное знание, что-то страшное. И почему-то я думаю, наверное потому, что Сьюзен всегда была детям ближе, чем я когда-либо мог стать, что она тоже это знала. Я уверен.
Я уверен, что меня спасло мое внутреннее одиночество, и теперь это преследует меня, заставляет блуждать по коридорам вагонов пригородных поездов в надежде найти его — его и его проклятый подарок, его коробку.
Я хочу знать. Только так я могу стать им ближе.
Я хочу видеть. Я должен видеть.
Я голоден.
Перевод: Амет Кемалидинов
Расплата
Jack Ketchum, "Redemption", 1996
Дора зашла вслед за ним в метро и смотрела из конца очереди как он расплачивается за оба жетона.
Какие мы щедрые.
Вот он берёт её за руку, они вместе проходят через турникеты. Дора вытащила жетон из сумочки и проследовала за ним до платформы, где уже ждал поезд. Удача ей не изменила. Едва она заскочила в соседний вагон, как двери захлопнулись перед лицом чернокожей старушки. Та взвыла и ударила по ним, словно прихлопнула муху.
Как много женщин, как много мух.
Она смотрела в окошко между вагонами как они стоят, держась за поручни, синхронно покачиваясь, когда поезд тронулся. Пиджак Говарда на спине был весь помятый от жары и влажности. Женщина ослепительно улыбалась. Дора не могла ни признать: вкус у него есть. На женщине был чёрный шёлковый комбинезон, возможно от «Versace».
Чёрный. Господи, в такую-то погоду!
На вид свежий и чистый, несмотря на тридцатиградусную жару. Её бледная кожа плотно обтягивала изящные скулы. Волосы у неё были чёрные, а губы накрашены ярко-красной помадой. У них с Дорой было похожее телосложение, только женщина была выше сантиметров на десять. Ростом метр семьдесят или около того. Поэтому её стройные бёдра выглядели ещё стройнее, а грудь и ягодицы ещё более округлыми. Возможно, ирландских корней и при деньгах: комбинезон был недешёвый, как и тяжёлый серебряный браслет и серьги с рубинами. Пока что самая красивая, по мнению Доры.
Поздравляю, Говард, — подумала она. — Скотина.
Они вышли из метро на шестьдесят шестой и двинулись к шестьдесят восьмой, а затем на восток в сторону парка. Возле продуктового бездомная женщина торговала Daily News. Она напомнила Доре фотографию Уокера Эванса времён великой депрессии: угловатая фигура и резкие мрачные черты лица. Зубы во рту наверняка гнилые, тело пахнет плесенью и старыми листьями. В ней вспыхнула жалость к женщине, не без доли жалости к самой себе. Несмотря на час пик, в этом районе было не так много прохожих и ей без труда удавалось следовать за ними. На Коламбус они повернули на север, прошли мимо ресторана «Феллини». Эванс снова взял её за руку, когда они остановились возле какого-то бутика, посмотреть на выставленное в витрине бельё. В это время Дора скрылась в дверях магазина и купила последний выпуск журнала «Elle». «Elle» хорошо гармонировал с лёгким сшитым на заказ костюмом от «Burberry» и дипломатом от «Mark Cross». Просто симпатичная деловая женщина в начале карьерного пути. Журнал — это просто аксессуар.
В первый раз на ней были очки. Почему-то женщина в очках ни у кого никогда не вызывает подозрений и та девушка, ни больше ни меньше, чёртова секретарша, сразу же открыла дверь. Дора только и сказала, что ищет Говарда, она его старая школьная подруга, а он дал ей этот адрес на случай если его не будет у себя в квартире. А раз его здесь нет, то можно оставить ему записку? Конечно, сказала девушка и повернулась спиной к Доре чтобы провести её внутрь, а Дора достала из сумочки пятнадцатисантиметровый стальной нож для резки мяса, схватила девушку за вьющиеся рыжие волосы, запрокинула ей голову и перерезала горло. Дальше сложнее. Пришлось дотащить тело до спальни, положить на кровать и раздеть, чтобы всё выглядело как преступление на сексуальной почве, а не казнь, как это было на самом деле. Девушка оказалась тяжелее, чем можно было предположить на вид. Слишком тяжёлая, чтобы быть во вкусе Говарда, поэтому Дора не могла взять в толк, что он такого в ней нашёл. Она была не такая уж красивая, не то, что нынешняя. Так что, видимо, дело в сексе, а в чём же ещё? В конце концов, Говард всегда думал членом. И от этой мысли ей было не так противно вставлять в неё ручку швабры, а затем, перевернув тело, и бутылку.