Девушки вышли, и мы остались с продавщицей одни.
– Правильно вы говорите, – подтвердил я.
– А то! – обрадовалась Клава. – Вон, люди недовольны, думают, я товары сама выбираю…
– Неправда, люди вами довольны, товарищ Лохова, –
улыбнулся я. – Всем довольны. Но есть одна загвоздочка…
– Что еще? – насторожилась Клава.
– Вы, я вижу, женщина работящая. А муж ваш…
Лицо у Клавы стало суровое. Значит, не только я говорю ей об этом.
– А что муж? – вспыхнула она. – Что вам мой Тихон сделал плохого?
– Ничего плохого, – сказал я как можно миролюбивее. –
Только ведь у нас все работают. В колхозе рук не хватает.
– У вас есть жена?
– Нет, не обзавелся еще.
– Тогда другое дело, – усмехнулась она, как бы говоря, что я ее не пойму. – Может быть, он больше меня вкалывает.
– Это где же?
– Дома, вот где! И обед приготовит, и детей накормит, а у нас их трое. Приду с работы, руки отваливаются, а он на стол соберет, поухаживает.
– Несерьезно вы говорите, товарищ Лохова. Это не дело для мужчины.
– Почему же не дело? Вон жена Павла Кузьмича, парторга, кровь с молоком, а дома сидит. Павел Кузьмич мало что на работе мотается, еще и за коровой приглянет и хату сам побелит. А поглядишь – в чем только душа держится?
– Одно дело – помогать жене по хозяйству, а другое –
только этим заниматься. У нас по закону все мужчины должны работать.
– У нас по закону равноправие, – отпарировала Клава. –
Чи мужик деньги в дом несет, чи баба, не важно, стало быть.
– Нет, важно.
– Так что, товарищ участковый, прикажете тогда мне работу бросать? Я несогласная. Работа моя мне нравится, сами говорили, люди довольны. А какую пользу в колхозе мой Тихон принесет, еще по воде вилами писано. Уж лучше пускай дома сидит. Моей зарплаты нам хватает. И
мужик он, вдобавок, такой, каждой бабе пожелаю.
Я не знал, что ей возразить. Хорошо, в это время зашла за покупками какая-то бабка.
– И нечего записывать его в тунеядцы, – закончила
Клава.
– Нассонову я тоже об этом сказала. И всем скажу…
Я поспешил на улицу.
– Зеленый… – проскрипела мне вслед старуха. Я это услышал и выругался про себя. А та добавила: – Но симпатичный.
Тоже ни к чему, раз речь идет об официальном лице.
Я пошел к сельисполкому, размышляя о словах Лоховой. Действительно, придраться к ней было трудно. Рассуждала она логично. Как поступать в таких случаях? Не знаю. Но поговорить с Тихоном надо. Только с умом.
Чтобы не растеряться, как вот только что в магазине. Хорошо, что девушки не присутствовали при нашем разговоре.
Я оглянулся. Лариса стояла около клуба и с откровенным любопытством смотрела в мою сторону, козырьком приложив руку ко лбу.
Интересно, Ксения Филипповна видела, что я был у
Клавы? Только бы не стала расспрашивать.
…Не успел я пережить свою неудачу, как ко мне в кабинет зашла решительного вида старуха и без приглашения прочно устроилась на стуле.
– Здрасьте, товарищ начальник. Слава богу, вы теперича тут порядок наведете. Нет на них управы! – погрозила она куда-то пухлым кулачком. Потом развернула чистенький, беленький платочек и положила на стол потертый на сгибах лист.
Документ удостоверял: колхоз заключил настоящий договор с Ледешко А. С. о том, что принадлежащий ей бугай симментальской породы, по кличке Выстрел, находится в колхозном стаде для производства племенного молодняка, за что Ледешко А. С. положена плата…
Значит, это о ней говорила мне Ксения Филипповна.
Я внимательно слушал моего первого жалобщика.
– Видите, мы не какие-нибудь сбоку припека, а государственно оформлены, – сказала она.
– Ну, а жалоба-то у вас какая?
– Я уже тут, в этим кабинете, столько бумаги извела –
пропасть. Ничего, вы разберетесь как следовает. А то кое-кому крайнихино вино голову затуманило…
– Товарищ Ледешко, – строго сказал я, – изложите суть дела.
– Наизлагалась во! – провела она ребром ладони по своему горлу. – Крайнихина Бабочка – корова рази? Тьфу, а не корова! Ни молока, ни мяса…
– Кто такая Крайниха и какие претензии вы к ней имеете?
– Суседка моя, Крайнова. Завидно небось, что мой
Выстрел в стаде законно, а ее коровешка без всякого права.
Покалечила она моего бугая.
– Зачем гражданке Крайновой калечить быка?
– Да не она, а Бабочка, стало быть, корова ейная.
Я начал терять терпение.
– Ну и что?
– Как что? Пущай платит эту самую конфискацию.