– Компенсацию, вы хотите сказать?
– Нехай буде конписацию. Уж больно бодучая Бабочка.
– И сильно покалечила? – спросил я.
– Чуть не полбока разодрала…
Вот чертовщина, ну и задала мне бабка задачу!
– Как вы думаете, был тут злой умысел?
– А поди разберись, корова не человек. Бабочка всех без разбору калечит.
– Значит, у вашей соседки Крайневой умысла не было?
Как же требовать с нее компенсацию?
– Но сам факт покалечения имеется!
– А Крайнева при чем? – Я не удержался и повысил голос.
Ледешко насупилась.
– И вы, значит, заодно с ними… – Она стала заворачивать в платочек договор с колхозом. – Ладно. В район поеду. Еще не хватало! Представляю, какой смех будет в
РОВДе. Нет, отмахнуться от старухи нельзя. Придется разбираться.
Я вздохнул.
– Хорошо. Пишите заявление.
Ледешко уселась за бумагу с явным удовольствием.
– И еще этот Чава.
– Какой Чава?
– Пастух.
– Это его имя или фамилия?
– Вроде клички.
– Клички только у животных бывают. Люди имеют имя и фамилию, – сказал я как можно строже.
– Сергей Денисов, – поспешно поправилась Ледешко. –
Цыган между прочим…
– Цыгане, русские – все равны.
– И я так же думаю, товарищ начальник, – подхватила жалобщица. – Все и должны держаться наравне. А то, например, ежели ты цыган – тебе лошадь можно иметь и без налогу. Вроде бы цыгану лошадь с рождения полагается. А другим до последнего времени было так: имеешь скотину – плати налог.
– Теперь и вы можете иметь лошадь. Без налога.
– А на шо она мне?. Так Чава этот изводит моего бугая.
Сами, говорит, гоните его в стадо. А за что, спрашивается, ему колхоз денежки платит? Между прочие, их личная корова тоже в колхозном стаде.
Наконец Ледешко ушла. На душе было грустно. «Ну, Дмитрий Александрович, тебя можно поздравить с первым делом! Здесь тебе и мучительные ночи над разгадкой рокового преступления, и погоня за хитрым, коварным и опасным преступником…»
А какие мечты роились в моей голове четыре года назад! В зеленом Калинине, с трамваями, троллейбусами, с
Волгой, одетой в бетонные берега.
И мечты эти начались с той набережной, в тот октябрьский вечер, когда я принимал участие в задержании преступника.
Была ночь с ворохом скрипучих осенних листьев под ногами, густая маслянистая река и таинственные фонари, легонько раскачивающиеся на ветру. По ту сторону реки уже спали дома.
Как сейчас, помню волнение, когда двое оперативников скрутили здорового, мрачного детину. Я помогал всем, чем мог. Вот где пригодился мой разряд по самбо.
Мы отвели его к серому «Москвичу».
А потом я, распираемый гордостью, шел домой из отделения милиции. Меня затаив дыхание слушала бабушка и все подставляла то котлеты, то хлеб, то яблоки. Мы просидели с ней на кухне часа три.
Мои однокашники мучились, какой институт выбрать.
А я уже твердо знал: моя профессия – следователь. И подал заявление в МГУ на юридический факультет.
Я до сих пор уверен, что срезался из-за глупого вопроса
– сколько государств в Африке. Действительно, на кой черт надо человеку знать это? Да и знал ли сам почтенный профессор МГУ? Как это можно знать, когда они, наверное, возникают каждый день, каждый час. Во всяком случае, мне так кажется, когда я читаю газеты…
Потом было два года службы в армии. Но все-таки мне удалось учиться в Москве. Только не на улице Герцена, где юрфак, а в Черкизове. Сосватал меня в школу милиции кадровик из Калининского областного управления внутренних дел, заверив, что следователем можно стать и таким путем.
…И вот я достаю новую, чистую папку, вкладываю в нее заявление Ледешко и пишу: «Дело о…»
Долго и безрезультатно мучаюсь над дальнейшей формулировкой.
И первая папка ложится в сейф пока безымянной.
Чтобы разобраться с этим делом, надо съездить на хутор Крученый, расположенный в нескольких километрах от станицы.
Я посмотрел в настольный календарь, куда вносил пометки и разные записи. Так, на память. И для солидности.
Мне предстояло еще написать Алешке письмо. Это моя сестра Аленка, которую я так звал с детства.
И еще что-то будоражило меня. Да, зайти бы в библиотеку.
Но под каким предлогом?
2
Вечера здесь хорошие. Они мне понравились сразу.
Нагретая за день степь прибоем накатывает на станицу теплый воздух, повсюду разлита благодать. И тишина. Ее лишь изредка нарушает сытое похрюкивание соседской свиньи в катухе5 или далекий перебрех собак.