Он смутился.
– Здравствуйте, Дмитрий Александрович. Иногда захожу вот сюда. Тянет мышцы размять, что-нибудь покатать, подвигать…
Он держал в руках двухпудовую гирю.
– Спорт – вещь полезная и заразительная, – ответил я, раздеваясь.
Не знаю, как он это воспринял, но стал почему-то собираться.
– Куда же вы? Продолжайте, Игорь Константинович, –
остановил я его. – У меня только через час занятие…
– С меня хватит. Размялся…
Мне было неловко, все-таки потеснил человека.
На днях я играл за колхозную команду в футбол. Конечно, опять были сомнения: удобно ли мне, офицеру, гонять в трусах перед публикой? Теперь я понял – удобно.
Уж если поп приходит в гимнастический зал, то уж мне…
Отец Леонтий сел на длинную узкую скамеечку.
Остынуть. Я стал облачаться в свой спортивный костюм.
Ему, видимо, очень хотелось поговорить.
– Я, Дмитрий Александрович, со своей стороны, всякие разговоры о кончине Герасимова пресекаю.
Это он о Митьке. Я молча пожал плечами. Отец Леонтий понял мое молчание по-своему.
– Не думайте, – продолжал он, – я знаю, что в церковь идет, пожалуй, не самая образованная часть населения…
Старухи Герасимова чуть ли не в мученики записали: господь прибрал в святой День.
– Вы-то хоть знаете, кто его так напоил?
– Знаю, – вздохнул он, – наш староста.
– Вот то-то и оно!
– Я борюсь с пьянством как могу. В воскресенье целую проповедь прочитал…
– Но Герасимова-то нет… И каких дел мог натворить –
страшно подумать.
Отец Леонтий покачал головой.
– Я обо всем наслышан. И сожалею. Золотые руки были у человека. Он нам электрическую лампадку сделал перед иконой. Вы заметили, наверное. На портале храма. Вот наш староста и решил его отблагодарить. – И поспешно добавил: – Конечно, я старосте все высказал…
Этот разговор был мне неприятен. Вообще все, что было связано с Герасимовым, вызывало во мне глухую боль.
– Теперь поздно говорить…
– Это верно. – Отец Леонтий натянул поверх майки полосатую тенниску. – Жаль, душа нет. Хорошо после тренировки душ Шарко. На полную мощь. По мышцам, по мышцам, как массаж…
Мне почему-то вспомнилась Соня Юрлова… И я сказал:
– Игорь Константинович, я вашу жену видел.
Он улыбнулся:
– С вашим-то здоровьем по амбулаториям ходить…
– Соню.
Я пожалел о сказанном. Он словно обо что-то споткнулся. Но очень быстро взял себя в руки. Только глаза тревожно спрашивали: что, что ты скажешь еще? Интересно, какой он найдет выход?
– Она известная… Недавно показывали по телевизору.
Нашел-таки выход.
– В Краснопартизанске. – (Зачем я его испытываю?) –
Хотела сюда приехать, но раздумала…
Отец Леонтий сложил в чемоданчик спортивные брюки, тапочки.
– Что ж, каждый волен поступать, как ему угодно… Но «молнию» на тенниске ему удалось застегнуть не сразу. Не слушались пальцы. Он явно медлил.
– Хотите знать, для чего она приезжала?
– Если это касается меня, да.
– По поводу алиментов.
Он вздохнул. Непонятно, с облегчением или огорченно.
– Я ей написал все как есть. Вы ведь знаете, сколько я получаю в действительности…
– Знаю. Она сказала, все останется так, как было…
Он присел, закурил. Посмотрел в окно долгим тихим взглядом. В его светлых глазах отражались зелень яблонь и оконные переплеты.
– Так мир устроен… Сколько невидимых границ придумали люди. Разумно ли это? – обернулся он ко мне.
– А вы как считаете?
– Суета губит наши лучшие силы. И возможности.
– И отношения, – добавил я.
Отец Леонтий понял, что я говорю о нем с Соней, об их маленьком сыне.
В саду, за окнами, послышались голоса. Это мои дружинники. Ребята, как обычно, потянулись к школе задолго до занятий. Вначале всегда так бывает.
Отец Леонтий вежливо попрощался. Он ушел задумчивый. И мне стало жаль его…
10
Я был рад этому утру, лазоревым сполохам, охватившим край небосвода, сырой прохладе, бьющей по ногам, тугим камышам, упруго сопротивляющимся при ходьбе.
Был рад Славке Крайневу, идущему впереди с удочками и ведерком. В своей куртке неопределенного цвета и нечесанными после сна волосами он был похож на болотного жителя.
Речка текла совсем рядом. Но ее не было видно из-за густой стены камышей. Она угадывалась по холодным струям воздуха, ощупывающим лицо, руки, шею.
Еще все спало. Где-то далеко-далеко остались Лариса, следователь райпрокуратуры, отец Леонтий.