– Он был крепко привязан?
– Нормально.
– Чем? Веревкой?
– Нет. На нем была обротка.
– Что это такое?
– Ну, уздечка, только без удил….
– Ясно.
Я вынул лупу. Это все-таки производит впечатление.
Солидно. Тщательно оглядел следы возле ограды. Они ни о чем не говорили мне.
– А калитка?
– Ворота заперла. На щеколду.
Вся, ну буквально вся земля в следах копыт.
– Что он, мяч гонял по двору, что ли?
– Вечером я его пустила. Он ходил, все осматривался, обнюхивал. Как собачонка. А привязала его на ночь.
Я упорно продолжал разглядывать землю в лупу, хотя чувствовал, что это занятие становится глупым.
Пес, видимо, сильно линял. Весь двор был усыпан клочками рыже-серой собачьей шерсти. Я глянул под кусты. Собака продолжала спать, выставив наружу хребет в свалявшейся грязной шерсти. Во мне шевельнулось брезгливое чувство.
– Когда пропал Маркиз?
– Не знаю. В начале четвертого будто кто-то подтолкнул меня. Я вскочила, глянула в окно. Еще было темно.
Луна как раз освещала навес. И обмерла – нет Маркиза.
– А дальше?
– Ну, выскочила… Нет, и все.
– Подожди. Может быть, тебя разбудил скрип ворот, чьи-то шаги?
– Нет, нет! Было совершенно тихо.
– А ворота?
– Заперты.
– И ты сразу пошла на хутор?
Она глянула мне в глаза почти с ненавистью. Но я решил не отступать. В конце концов сейчас я находился при исполнении служебных обязанностей. И личные чувства надо было отмести.
– Почему ты пошла прежде всего в Крученый? Ты ведь пошла пешком. Среди ночи…
– Я не хочу ни перед кем отчитываться! Мне надоело, надоело! Все лезут, шушукаются…
Вот тебе и тихая Лариса! Передо мной стояла вся напружинившаяся рысь.
– Меня не интересуют никакие разговоры и сплетни, –
сказал я как можно спокойнее и холодней. – Сейчас я говорю только о фактах. И если кто бросил какие-то подозрения на Сергея, то это прежде всего ты сама…
Она открыла рот, намереваясь, видимо, высказать мне в лицо гневные слова. Задохнулась. Несколько раз судорожно глотнула воздух и тихо произнесла:
– Я думала, вернее, предположила, что он подшутил надо мной… – Она умоляюще посмотрела на меня. – Ну бывает ведь такое? Могла я так подумать?
– Могла, – согласился я. – Он что, заходил вечером?
Она мотнула головой и резко ответила:
– Он сюда никогда не заходил. Бабка Настя строго-настрого приказала никого сюда не водить.
Я отвел глаза в сторону. И пошел к калитке. Внимательно осмотрел дорожку, ведущую к хате. Лариса покорно следовала за мной.
– Бабка Настя говорила, что собака беспокоилась.
Лариса махнула рукой:
– Дурной он, старый. На лягушек лает. Они ночью прыгают по двору. В погреб лезут.
– Сергей тебе что-нибудь говорил… ну, насчет Маркиза?
Опять – сузившиеся глаза.
– Нет. Маркиз его не интересовал.
Я потоптался на месте.
– Ладно. Пойду. Ты будешь дома?
– А что?
– Так, на всякий случай.
– Не бойся, не сбегу… Или тоже хочешь запереть меня в кабинете, как Митьку?
Ее слова обожгли меня. Но я промолчал.
Как бывает в жизни – дело прекращено, бумаги сложены в архив, а для людей оно еще не закрыто. Оно живет в разговорах, в памяти, нет-нет да и выскакивает наружу, чтобы ужалить в больное место.
Она повернулась и пошла в хату. Я пошел к калитке, все еще рыская глазами по земле. Надеялся что-нибудь узреть.
Осторожно, чтобы не скрипнула, поднял конец калитки. И, уже выйдя со двора, почувствовал, что мой мозг что-то зафиксировал.
Я вернулся во двор. Глянул под ноги.
Около дорожки, ведущей к крыльцу, валялся окурок самокрутки. Такие цигарки из местного самосада по сложившейся традиции курят многие станичники.
Я осторожно поднял окурок с земли, аккуратно положил его в кулечек из чистой бумаги.
Уже у себя в кабинете, пряча эту улику в сейф, я подумывал о том, что осмотр надо было производить с понятыми. Это было упущением. Серьезным упущением.
Что же дальше? Искать Чаву? А кто такой Вася, что был с ним? Сплошные загадки.
Первым делом я вскочил на мотоцикл и поехал в сторону райцентра. Следовало бы предположить, что рано утром два всадника, один на соловом жеребце (на Маркизе, скорее всего, был Вася), другой на пегой кобыле проследовали по дороге. Кто мог быть в это время на шоссе? Я
огляделся.
Асфальтовая лента, исходившая на солнце масляным потом, уползала в безбрежную степь. Глупости! Кому придет в голову сидеть в воскресенье утром на дороге?