дешевом металлическом портсигаре он держал леденцы, слипшиеся от теплоты.
Парнишка налил чай в единственную кружку и протянул мне:
– Пейте. Кушайте. Это бабка Вера меня снаряжает.
От еды я отказался. Прихлебывая терпкий горьковатый напиток, я смотрел, как Славка не спеша, с аппетитом разделывается со своим завтраком. Кожа на его лице, шее и руках загорела, нос облупился.
Он был совсем еще пацан, и в нем, наверное, бродили всяческие мысли и желания, в которых он вряд ли отдавал, себе отчет. Что я мог ему сказать, как образумить, объяснить цену человеческих поступков, их истинную значимость? Разве он поймет, что в детской своей непосредственности, пристрастии к обыкновенным мальчишеским подвигам, как, например, набеги на чужой сад, можно действительно нанести кому-то урон и обиду, какую нанесли они Ледешко?
Я в его годы был таким же. И с ватагой сорванцов-одногодков отмачивал еще штуки похлеще.
Мне вспомнилась в Калинине пожарная команда. На заднем дворе пожарники развели и любовно ухаживали за грушевым садом. Кто-то из них, наверное, был садоводом-любителем, потому что груши были отменно хороши на вкус. Может быть, они казались такими, потому что запретный плод сладок.
И что мы, ребята, делали? Как только созревал урожай, звонили вечером из телефона-автомата по 01, называя одну из самых отдаленных окраин города, и, подождав, пока ярко-красные машины, дико вопя сиреной, не вылетали одна за другой из гаража, бандой дикарей набрасывались на увешанные грушами деревья.
Позже, когда я ходил в дружинниках, эту историю рассказал подполковник милиции, тот самый, что сосватал меня в училище. Мальчишеская уловка, оказывается, поставила руководство пожарной охраны в неловкое положение. Они решили проанализировать, как и почему на сентябрь падает самое большое количество ложных вызовов. Из Москвы приехал научный сотрудник, составлял разные социологические, метеорологические, демографические и всякие другие графики…
Секрет раскрылся через несколько лет, когда другая, сменившая нас группа «налетчиков» была снята с деревьев пожарниками.
К тому времени научный сотрудник уже успел на основе своих исследований написать и защитить кандидатскую диссертацию…
Обо всем этом я, естественно, Славке не рассказал. Уж очень мало поучительного было в этой истории.
Я подождал, пока подпасок поел, завернул остатки еды в тряпицу и положил в сумку.
– Теперь тебе, наверное, поспать не мешает? – спросил я.
– Перемогу. Да и плохо на такой жаре. Голова будет дурная.
По его глазам было видно, что вздремнул бы он с удовольствием.
– Стадо не разбежится?
– Не-е. Выстрел при нем – бояться нечего.
– Так его слушаются? – удивился я.
– Еще бы! Чуть корова отстанет или потянется в сторону, он рога в бок – и все. Первое время думал, хана пришла буренке. Злющий бугай! Бьет куда попало, не смотря. Но пока обходилось. Раз, правда, долго одна корова хромала. Вон та, Ромашка. – Подпасок указал на темно-бурую корову с белой звездой на лбу. – Боялся, сляжет.
Отошла. Зато теперь помнит хорошо, как ее проучили.
Смирная стала. А как-то Выстрела увезли к ветеринару.
Вот тогда я намучился – страсть! Я их кнутом, палкой, а им хоть бы хны! Что им кнут, после рогов и зубов Выстрела?
Разбежались по степи, ищи-свищи. Дотемна искал. Кое-как пригнал домой. Троих нету. Что делать? Беда! Взял фонарик и опять в степь. Где искать? Куда податься? Пошукал, полазил, следы как будто ведут к старице, к той, где пацаны кувшинки рвут и раков ловят. Пошел по следам… Кругом темнота, ни души. Только лягушки орут вовсю.
– Дрейфил?
– Было маленько. Перепугался я уже потом. Страху натерпелся на всю жизнь. Подхожу к старице, освещаю фонариком – какие-то подозрительные бугры. Не успел я разглядеть, как они на меня бросились. Орут, топочут. Как сообразил, не знаю, кинулся к воде. И с размаху мордой в ил. Фонарик погас. Встал я, вытряхнул воду. Хорошо, загорелся. Не шибко намок. Направил свет на берег. Точно –
мои телушки. Набычились, головы к земле пригнули, глазами сверкают. Я их по именам называю, ласково, нежно, языком цокаю, а они словно сбесились. Бьют передними ногами, чисто лошади. Стою я в воде, от злости и досады плакать хочется, а они как хищники какие-то, не признают меня.
Я улыбнулся. Славка тоже.
– Это теперь смешно. Тогда я их, наверное, час уговаривал. Ноги окоченели. Думаю, еще какой водяной схватит…