Оставаться я не думал. Ни в коем случае. Я никогда ни у кого не оставался ночевать. Может быть, это предрассудок, но так приучила бабушка. Она всегда говорила отцу: хоть ползком, мол, но добирайся до своего дома, до своей постели.
Гостиница – это как бы свой дом, не чужой…
Борька тыкал вилкой в тарелку и на меня не глядел.
Ладно, помурыжу его еще минут двадцать и отчалю.
Прозвучал дверной звонок. Михайлов вскочил со стула.
– Боря, сиди спокойно. Мама откроет, – сказала его жена.
Из коридора донесся мужской голос. В доме произошло какое-то движение. И сразу почувствовалось, что пришел хозяин.
Он пришел, видимо, не один. Чей-то знакомый голос.
Или мне показалось?
А в кухню уже входила… Ксения Филипповна, раскланиваясь со Светой и Борькой.
– Тю-ю, – расставила она руки, увидев меня. – Вот так встреча!
И это бахмачеевское восклицание, ее доброе спокойное лицо и знакомая раскачивающаяся походка внесли в комнату что-то родное; стало тепло и уютно на душе, словно я перенесся за тысячу километров, в Калинин, в нашу маленькую кухню, где всегда собиралась в тихие дружные дни вся наша семья…
Борькин тесть шумно уселся за стол, потирая руки.
– Может, в гостиную перейдем? – захлопотала его жена, на которую очень была похожа Света.
– В кухне вкуснее, – отозвался глава семьи и указал на меня. – Это, как я понимаю, тот самый Дима?
– Он, Афанасий Михалыч, – подхватила Ксения Филипповна.
– Будем знакомы. Вот, понимаешь, Зоя Васильевна, мать Светланы и теща Бориса. Я, как видишь, папаша. – Он подмигнул дочке. – Молодежь наша больно культурная, не считает нужным представлять.
– Папа, неужели ты не наговорился на совещании? –
добродушно отпарировала Света.
– Наговорились, что верно, то верно. Мать, поухаживай за нами. Соловья баснями не кормят. – Он потянулся за бутылкой, налил коньяку в рюмки, поспешно поставленные перед ним и Ксенией Филипповной Зоей Васильевной.
– И не поят… Молодежь, присоединяйтесь!
Борька с готовностью потянулся к нему чокаться.
– А Дима?
– Я за рулем, – отказался я.
– Что ж, правильно. Что это будет, если сама же милиция будет нарушать законы? – Афанасий Михайлович галантно чокнулся с Ксенией Филипповной. – Давай, председатель, запьем усталость…
– Ну и настырный ты, Афанасий Михалыч, – хохотнула
Ксения Филипповна. – Мало, что затянул домой. Теперь спаиваешь.
– Не оставлять же тебя без ужина по милости наших говорунов.
За столом было легко и весело. Даже Борька вел себя свободней. Это, наверное, объяснялось коньяком. Афанасий Михайлович снова наполнил рюмки.
– Гостю не жалей да погуще лей. Борь, давай. И ты, Филипповна, еще одну. Дима, я смотрю, ты и не ешь совсем…
– Спасибо. Честное слово, недавно из-за стола.
– Вот угодил! Сытого гостя хорошо потчевать, – засмеялся он. – Выгодный ты гость…
Ксения Филипповна раскраснелась. И все поглядывала в мою сторону. Не терпелось расспросить про станичные новости.
– Эх, мать, – продолжал балагурить хозяин, похлопывая по плечу жену, – гляжу я, дети наши выросли, пора нам с тобой на покой. Оставим им квартиру, поедем в Бахмачеевскую свой век доживать. Купим хатку, будем фрукты разводить, пчел заведем.
– Так многие говорят, – подцепила его Ксения Филипповна. – Но город крепко держит, как клещами.
– Это как сказать, – покачал головой хозяин. – Вот кончится этот срок, ни за что не останусь в исполкоме.
Надо молодым давать дорогу. Потом, Ксюша, поговорим…
Ты, Дима, – снова обратился он ко мне, – значит, с Ксенией
Филипповной воюешь?
– Уж сразу и воюет! У нас все полюбовно. Живем –
работаем душа в душу…
– Поутихомирилась? Стареешь, значит, – шутливо подытожил Афанасий Михайлович. – Лет двадцать пять назад к тебе не подъедешь, не подойдешь…
– Время такое было, – вздохнула Ксения Филипповна. –
Что человек стоил? Вот и приходилось драться. Ты вспомни, тоже не очень-то ласковые песни пел…
– Было, было. И нас не жаловали. – Афанасий Михайлович покачал головой. – Я часто вспоминаю, как тебя едва не упекли. Страшно подумать, за килограмм зерна… А
баба Вера жива?
– Крайнева? Жива. Нам бы с тобой такое здоровье.
– Помню, крепкая женщина была. А что с Ксюшей произошло? – Хозяин рассказывал как бы всем, но почему-то больше смотрел на меня. – Вызвали ее на бюро райкома. Меня только-только секретарем избрали. А вызвали почему? Поступили сигналы, что она разрешает колхозникам колоски, ну после уборки остаются, собирать и брать себе… Ксения Филипповна ввалилась в райком в телогрейке, в сапогах, с кнутом. Сразу видно – себя в обиду не даст. И своих колхозников. Докладывает о ней представитель НКВД. И предлагает – под арест. Без всяких. Ей бы покаяться, в ножки поклониться, так нет! Рвет и мечет.