Продармеец стал по другую сторону входа и принялся щелкать и свистеть, свистеть и щелкать, как ему было приказано.
Между тем бандиты прекратили стрельбу и снова занялись высаживанием двери. Через несколько минут их усилия увенчались успехом. Крик торжества вырвался изнутри. Дверные петли отскочили. Дверь приоткрылась –
теперь она держалась только на засове. Достаточно было немного отодвинуть ее в сторону, чтобы засов вышел из скобы и путь был открыт. Но осажденные сгоряча продолжали бить в дверь, отгибая засов и постепенно расширяя проход.
Володя схватил одну из своих лимонок. «Дверь защитит Шестакова, но тех, кто выскочит в коридор, порвет на куски», – пронеслось в голове у Володи.
Это была лимонка, выменянная когда-то на фотографический аппарат, заветная лимонка, на которой ему был знаком каждый бугорок, каждая царапина. Пришло-таки ей время взорваться! Он вырвал кольцо – сколько раз он представлял себе это движение, которое каждая лимонка позволяет сделать только однажды, – и бросил продолговатую, бугристую, как еловая шишка, бомбу в коридорчик.
Из коридора громыхнуло, дунуло ветром, дымом и пылью.
Дверь упала.
Было тихо. Внутри что-то звякнуло.
– Сдавайтесь! – крикнул Володя. – Иначе все будете перебиты.
Продармеец щелкнул затвором.
– Выходи безоружными, по команде, спиной вперед, каждый отдельно, с поднятыми руками. Кто не подчинится
– взорву! – крикнул Володя в темноту.
Сзади послышался топот. Кто-то бежал через дворик, размахивая фонарем. Светлый круг прыгал по булыжнику.
– Стой! Кто идет? – крикнул Володя. Все нужные слова сами шли на язык. Человек с фонарем молчал.
– Кто ты? – опять крикнул Володя.
– Я?
– Да, ты.
– Я – житель, – уклончиво ответил незнакомец, испуганно разглядывая Володю.
Тот стоял, держа в поднятой руке вторую лимонку, как бокал.
Человек с фонарем колебался. Его взгляд скользил по лимонке, наплечным ремням, обшитым кожей Володиным галифе. Все это были вещи неясные, неубедительные.
Лимонка, наплечные ремни могли быть у кого угодно. Но свисток! Свисток мог быть только у представителя закона.
– Я – председатель домкома, – сказал незнакомец, ободренный непрекращающимся свистом.
– Далеко отсюда телефон? – спросил его Володя.
– На переезде, пять минут ходу.
– Бегите на переезд, звоните в угрозыск дежурному по городу, без номера… повторите…
– …угрозыск, дежурному по городу, без номера…
– …чтобы выслал летучку и «скорую помощь»… повторите…
– …летучку и «скорую помощь»…
– …на Ставки. Куда ехать – объясните сами. Сумеете?
– Сумею.
– И чтобы позвонили Цин-ци-пе-ру. Запомните?
– Чтобы позвонили Цин-ци-пе-ру.
Председатель домкома поставил фонарь на землю и побежал.
В глубине коридорчика о чем-то шептались. Володя стоял за углом стены, прислушиваясь. Вдруг дверь скрипнула под чьей-то ногой.
– Сдавайся! – крикнул Володя, замахнувшись лимонкой.
– Сдаемся, – послышалось изнутри.
Бандиты выходили по одному, затылками вперед, подняв руки. Вероятно, они ожидали увидеть во дворе большой отряд. Но, когда они убеждались в своей ошибке, было поздно ее исправлять. Они уже были испуганы и, стало быть, побеждены. Володя стоял с револьвером и бомбой, следя, чтобы никто не опустил рук. Продармеец обыскивал бандитов и ставил их в ряд, лицом к стене. Всего вышло девять человек – пять мужчин и четыре женщины.
Червня среди них не было.
– Женщин ставь по краям, – распорядился Володя.
Когда с бандитами было покончено, он крикнул:
– Виктор Прокофьевич!
Но ответа не было.
В этот момент в коридорчике послышался шорох.
– Не лякайтесь, це я, – сказал знакомый голос. По коридорчику пятился, подняв руки, Грищенко.
– Это щоб вы з переляку меня не шлепнули, товарищ начальник, – объяснил он, выбравшись во двор.
Одна штанина была у Грищенко оторвана до колена, и голая нога торчала из нее, как протез. К рябой щеке прилип салатный лист, но, в общем, младший милиционер был цел и невредим.
– Вот здорово, ты цел? – обрадовался Володя. – Что же ты там делал, внутри?
– Да ничого. Як стали нашего Виктора Прокоповича топтать, я соби и подумав: «Пока спекут кныши, останешься без души» – тай заховался пид стол, в затишок…
– Где Виктор Прокофьевич? – прервал его Володя мрачно. – Что с ним?
– А хиба ж я знаю? Що я, доктор?
– А где твой манлихер?