С беззаботным выражением лица, с безразличием человека, для которого события мировой истории значат меньше, чем цвет орхидеи, он медленно шагал по коридору вагона первого класса и со скучным видом заглядывал в каждое купе, выискивал себе местечко поудобнее. Но, как обычно случается в поездах, напротив приглянувшегося ему места — в углу у окошечка — оказывался до тошноты неприятный визави — потный человек лет пятидесяти, с шарообразным брюшком. Он все время стирал крупные капли пота со своей лысины, стоная и фыркая при этом, будто находился не в поезде, а в бане.
В соседнем купе имелось одно свободное место. Оно было, правда, менее удобно, но зато привлекало тем, что справа у окошка сидела бледнолицая брюнетка с огромными темными глазами и чуть вздернутым носиком, который, по расчетам Аристида, успел понюхать запах не более двадцати восьми — тридцати весенних ветров.
— Пардон, мадемуазель, это место свободно?.. Я вам не помешаю? Большое спасибо! — Такова была немногословная вступительная часть разговора Аристида с молодой дамой.
Она подвинула на багажной полке свой огромный чемодан, освободив местечко для черного портфеля вежливого господина. Предложенная даме сигарета, полученный взамен шоколад («из Швейцарии от подруги, работающей в Красном Кресте»), глоток горячего кофе из ее термоса, глоток коньяку из его бутылки были вторым этапом, который оба пассажира завершили внешне невозмутимо и непринужденно.
Но Аристид несколько утратил свою невозмутимость, — к счастью, дама этого не заметила, — когда немецкий патруль потребовал предъявить документы. Откровенно недоверчивый взгляд офицера недвусмысленно говорил каждому, что все французы бандиты и их место в концлагере, что все они только и ждут дня, когда немцев вытурят из Франции, и ему плевать на их паспорта — он все равно не сможет определить, фальшивые они или настоящие. Аристид стойко выдержал этот взгляд. На его открытом, дружелюбно-наивном лице не отразилось ничего такого, что могло бы вызвать у немецкого офицера хоть какое-нибудь подозрение. Немец молча вернул Аристиду оба паспорта — его собственный и очаровательной соседки.
— Или он психолог, или я круглый дурак, — сказал Аристид, когда патруль удалился. И после умышленной паузы, во время которой брюнетка метнула на него быстрый взгляд, добавил: — Он принял нас за влюбленную парочку.
Дама, на которую произвело впечатление несколько высокомерное безразличие ее галантного соседа, успела прочесть в его паспорте, который он все еще держал в руке: Аристид Делинь, инженер по строительству дорог и мостов. О внутреннем волнении Аристида, о его интенсивной, настороженной и все регистрирующей бдительности она, конечно, не догадывалась.
— С каких пор инженеры по строительству дорог и мостов стали разбираться в психологии? — спросила дама, мило улыбаясь.
— В данном случае ясно одно, — сразу же ответил Аристид, — по-видимому, я просто дурак, если каждый может по моему носу угадать мое внутреннее состояние.
— Как вас понимать?
— Как вам угодно.
— А как бы вы хотели?
Прельщенный ее шармом и счастливый оттого, что собеседница отклонилась от нежелательного для него разговора, Аристид поднялся и с легким поклоном предложил ей свою руку, приглашая в вагон-ресторан поужинать вместе. Действительно ли такое неожиданное предложение молодого человека ошеломило даму или она только делала вид, будто удивлена, Аристид в тот момент не мог сказать определенно. Впрочем, это обстоятельство его ничуть не волновало…
В ресторане пришлось ждать, пока освободятся места. Почти все они были заняты немецкими офицерами. Наконец два места освободились. Меню оказалось скудным, но зато сервировка — отменная; она вызывала аппетит и до некоторой степени компенсировала недостающие калории. Кроме того, как ни странно, в ресторане имелось какао. И, несмотря на то, что ни Аристид, ни его спутница в мирное время не могли бы и подумать, что какао можно пить с сухим, как солома, тресковым филе, в тот вечер они пили с наслаждением и даже заказали по второй порции. Странное меню вызвало у них детскую радость и веселый смех.
Несколько посетителей ресторана, в том числе один немецкий офицер, лицо которого выражало скорее тревожное беспокойство, чем укор, обернулись и с нескрываемым любопытством посмотрели на молодую даму.