Его ротовая полость заполнилась ошеломляюще сладким нектаром; к сердцу прилила кровь. Еще через секунду грудную клетку изнутри обожгло, горло перехватило спазмом, и желудок перевернулся вверх ногами. Он с отвращением выплюнул леденец. С объедками куриных крылышек тоже не сложилось. Оставшиеся на косточках жир и лохмотья мяса имели тошнотворный привкус, и Фрэнсиса рефлекторно вывернуло.
Синие мясные мухи жадно гудели над горами отбросов, и он задумчиво посмотрел на жужжащих тварей. Попытаться поймать парочку? Насекомые ведь едят других насекомых. Фрэнсис догадывался, что его новое тело способно на стремительные движения, вот только как ловить мух, если у тебя нет рук? Впрочем, полдюжины такой мелочи вряд ли утолят терзающий его голод. У него разболелась голова. Скорее всего, чудесному превращению он обязан съеденным кузнечикам в сахаре и прочим насекомым, которых глотал без счета. Затем ему вспомнилось солнце, вставшее в два часа ночи, и штормовые порывы горячего ветра, бившие в стены заправочной станции с такой силой, что с потолка сыпалась труха.
Верн, отец Хьюи Честера, как-то раз сбил на дороге кролика, вышел из машины и обнаружил, что у того неестественно розовые глаза. Причем не два, а четыре. Он притащил кролика в город — показать приятелям, однако находку у мистера Честера отобрал биолог, сопровождаемый капралом и двумя автоматчиками. Верну заплатили пять сотен долларов, подписав с ним обязательство о неразглашении.
Через неделю после одного из испытаний в пустыне на город опустился плотный сырой туман, воняющий жареным беконом. Не видно было ни зги, пришлось даже отменить занятия в школе и закрыть местный супермаркет с почтовым отделением. Совы перешли на дневной образ жизни; в клубящемся влажном мраке постоянно что-то грохало и низко рокотало. Говорили, что ученые в пустыне проделывают дырки в земле и в небе, а может — и в самой ткани вселенной. Облака то и дело озарялись огненными всполохами.
До Фрэнсиса впервые дошло, что все они, должно быть, насквозь пропитались тут заразой, и правительство не желает афишировать информацию об аномалиях. Поэтому и появлялись такие капралы с чековыми книжками и договорами, предписывающими хранить молчание. Признать правду оказалось непросто. Возможно, потому, что Фрэнсис всю жизнь чувствовал себя отравленным, а больше никто об этом задумываться не хотел.
Он раздраженно отпрянул от сумки с объедками и с абсолютно пустой головой двинулся дальше. Пружинистые задние конечности толкнули его тело вверх; жесткие лепестки на спине яростно затрепетали. Желудок сжался в твердый ком. Под ним мелькала выжженная солнцем, усеянная мусором земля. Он испугался, что упадет, однако опасения были напрасны — его тело все дальше ввинчивалось в воздух. Через несколько секунд Фрэнсис приземлился на гигантскую, освещенную солнцем груду отходов. Воздух с шумом вырвался из его горла; он и не заметил, что в полете задерживал дыхание.
Фрэнсис несколько минут сидел на куче — никак не мог отойти от шока. Усик антенны покалывало. Он преодолел — нет, пролетел! — целых тридцать футов под небом Аризоны. Думать было страшно, думать не хотелось, и он снова взмыл вверх. Крылышки загудели, словно механический моторчик, и Фрэнсис, забыв о голоде, в пьяном упоении закружился в воздухе над кучами разлагающегося мусора. Забыл он и о том, что всего несколько минут назад сидел с чувством полнейшей безнадежности. Прижав лапки к бронированным бокам, Фрэнсис зачарованно взирал на свалку с высоты в сотню футов. Порывы ветра били ему в лицо, а по мусору неслась его невероятная тень.
Домой он вернулся в сумерках. Идти было некуда, а голод по-прежнему давал о себе знать. Эрик? По пути к его дому придется пересечь пешком несколько улиц, а подняться на недосягаемую глазу высоту Фрэнсис не мог. Его обязательно заметят.
Он залег в кустарнике у дальней стороны заправки. Колонки выключены, свет потушен, шторы на окнах офиса закрыты. Отец никогда не сворачивался так рано. В этой части Эстрелла-авеню было совсем тихо, лишь изредка проедет случайный грузовик. Жизнь замерла. Интересно, дома ли отец? Хотя где ему быть…
Фрэнсис ступил на гравийную дорожку и бездумно заковылял к сетчатой двери. Приподнявшись на задних ножках, заглянул внутрь. Что такое? Он качнулся от внезапно нахлынувшей слабости. Открывшееся глазу зрелище обескураживало.