Рубка полна солнца и спокойствия. И неудивительно. Все в работе пилотов нацелено на то, чтобы даже кризис — а сейчас именно кризис, и такой, к какому симуляторы их не готовили, — превратить в рутинную задачу, разбить на этапы и решать согласно установленным правилам.
Второй пилот, энергичная девушка, принесла с собой на борт обед в коричневом бумажном пакете. Когда у нее задрался рукав, Форстенбош разглядел часть татуировки, белого льва прямо над запястьем. Он смотрит на нее — и видит ее прошлое: трейлерный парк, брат-наркоман, разведенные родители, первая работа в «Уолмарте», отчаянный побег в армию. Он чувствует с ней родство — и может ли быть иначе? Так же прошло и его детство, только вместо армии он сбежал в гей-клубы Нью-Йорка. В последний раз, когда девушка открыла ему дверь в рубку, Форстенбош заметил, что она старается скрыть слезы, и от этого больно сжалось сердце. Ничто не расстраивает его сильнее, чем горе других.
— Что происходит? — спрашивает Форстенбош.
— Заходим на посадку через десять минут, — отвечает Бронсон.
— Если повезет, — добавляет Уотерс. — Перед нами еще с полдюжины самолетов в очереди.
— А с того конца земли что-нибудь слышно? — интересуется Форстенбош.
Несколько секунд все молчат. Потом Уотерс говорит сухим, официальным тоном:
— Согласно сообщению Геологической Службы США, на Гуаме зарегистрирован сейсмический толчок мощностью шесть и три десятых балла по шкале Рихтера.
— Соответствует двухстам пятидесяти килотоннам, — добавляет Бронсон.
— Ядерная боеголовка, — констатирует Форстенбош.
— В Пхеньяне тоже что-то произошло, — добавляет Бронсон. — За час до Гуама вырубилось телевидение: по всем каналам начали показывать настроечную таблицу. Разведка сообщила, что в течение нескольких минут погибли полтора десятка высокопоставленных госчиновников. То ли мы устроили там дворцовый переворот, то ли попытались уничтожить правительство КНДР точечными ударами. Так или иначе, они этому явно не обрадовались.
— Форстенбош, ты что-то хотел? — спрашивает Уотерс.
— Во втором классе произошла драка. Пассажир вылил соседу пиво на голову…
— Другого времени не нашел! — возмущается Уотерс.
— Я предупредил их обоих, но, возможно, когда мы сядем, стоит поставить в известность полицию Фарго. Думаю, жертва захочет подать заявление.
— Ладно, сообщу в Фарго, хотя ничего не обещаю. Есть у меня ощущение, что там сейчас сумасшедший дом и службе безопасности будет не до нас.
— У женщины в бизнес-классе паническая атака. Ведет себя тихо, старается не пугать дочь, но ей трудно дышать. Я показал ей, как дышать в бумажный пакет. Хотелось бы известить медицинскую службу на земле, чтобы ее встретили с кислородным баллоном.
— Сделаем. Что-нибудь еще?
— Еще с десяток мелких происшествий, с ними мы сами справимся. И вопрос: кто-нибудь из вас, в нарушение всех инструкций, хочет вина или пива?
Оба смотрят на него, и Бронсон расплывается в улыбке.
— Форстенбош, я хочу от тебя ребенка! — заявляет она. — У нас выйдет отличный малыш!
— Поддерживаю, — кивает Уотерс.
— Это значит «да»?
Уотерс и Бронсон переглядываются.
— Лучше нет, — решает Бронсон, и Уотерс кивает.
— Но как только приземлимся, — добавляет капитан, — не откажусь от самого холодного «Дос Экиса», какой найдется у тебя в холодильнике!
— Знаешь, что мне больше всего нравится в полетах? — говорит Бронсон. — Здесь, наверху, всегда солнечно. И кажется невозможным, чтобы в такой ясный солнечный день случилось что-нибудь плохое!
Все трое в восхищении смотрят на облачный пейзаж… и вдруг белая пушистая равнина под крылом самолета взрывается, словно пронзенная сотней копий. Сто колонн белого дыма — слева, справа, спереди, сзади — прорывают облака и вздымаются в небеса. Похоже на фокус, как будто разом открылись некие скрытые в облаках источники пара. Миг спустя по самолету бьет снизу ударная волна: его подкидывает и отбрасывает в сторону. Десяток красных лампочек вспыхивают на приборной доске. Визжат тревожные сирены. Форстенбош видит все это в одно мгновение, а в следующий миг его сбивает с ног, и секунду или две он плывет в воздухе, словно парашют — человек из шелка, наполненный воздухом. А потом врезается головой в стену и падает так стремительно, так жестко, что на миг кажется — в днище самолета открылся люк, и его вышвырнуло прочь, в бескрайнюю синеву.