А Ра закрывает глаза и пытается вернуться на свадьбу, в тот сад. Хочет снова стоять на берегу искусственной реки, и повернуть голову, и увидеть на мосту отца. Она больше не испугается. Взглянет отцу в глаза и улыбнется в ответ.
Однако остаться в прекрасном саду, созданном ее разумом, никак не выходит. Голос Фидельмана звучит все громче, в нем появляются дребезжащие истерические нотки. Тот толстяк, Бобби, слышит его последние слова и начинает с ним переругиваться со своего места.
— Когда будешь писать заявление, — говорит он, — не забудь упомянуть, как ты обозвал мою жену!
— Бобби! — просит жена толстяка, хрупкая женщина, что смотрит на него с обожанием. — Не надо!
А Ра медленно выдыхает и произносит:
— Никто не напишет никаких заявлений в полицию Фарго.
— Вот тут вы ошибаетесь! — возражает Фидельман.
Голос у него дрожит. И ноги дрожат.
— Нет, — настаивает А Ра. — Не ошибаюсь. Я знаю точно.
— Почему вы так уверены? — спрашивает жена Бобби. У нее быстрые птичьи жесты и яркие птичьи глаза.
— Потому что мы не сядем в Фарго. Через несколько минут после того, как выпустили ракеты, наш самолет прекратил кружить над аэропортом. Разве вы не заметили? Мы уже довольно давно перестали летать кругами. И сейчас летим на север.
— Откуда вы знаете? — сомневается маленькая женщина.
— Солнце слева от самолета. Значит, движемся на север.
Бобби и его жена выглядывают в окно. Жена издает согласное и уважительное: «М-м!»
— А что к северу от Фарго? — спрашивает она. — И зачем нам туда лететь?
Бобби медленно поднимает руку ко рту: жест, который может означать раздумье, но А Ра видит в нем иной смысл. Бобби понял, почему они не приземлились в Фарго, — и не хочет говорить об этом вслух.
Стоит закрыть глаза, и А Ра ясно видит ядерные боеголовки: они уже покинули атмосферу Земли, добрались до вершины своей смертоносной параболы и теперь, повинуясь силе тяготения, падают вниз. Быть может, не пройдет и десяти минут, как они обрушатся на другую сторону света. А Ра видела не меньше тридцати ракет: на двадцать больше, чем требуется, чтобы уничтожить страну размером меньше Новой Англии. А те тридцать, что взмыли в небо у них на глазах, — несомненно, лишь малая часть всего выпущенного арсенала. Такой удар требует пропорционального ответа; и можно не сомневаться, что траектории американских МБР пересеклись с путями сотен ракет, летящих в обратном направлении. Что-то пошло не так, чудовищно не так — и, наверное, это было неизбежно. К геополитическому фитилю поднесли огонь: рано или поздно должен прозвучать взрыв.
Впрочем, А Ра закрывает глаза не для того, чтобы воображать летящие ракеты. Она хочет вернуться в Чеджу. К разноцветным карпам в реке. К чудным вечерним ароматам цветов и свежесрезанной травы. К отцу, что стоит на мосту, опершись локтями на перила, и лукаво улыбается ей.
— Этот мужик… — ноет Фидельман. — Этот мужик. И его чертова жена. Болтают про «азиатов». Сравнивают людей с муравьями. Выливают людям пиво на голову. Этот мужик и его чертова жена привели к власти таких же тупых безответственных уродов, как они сами, — и вот результат! Видите, к чему это привело? Видите?!
Голос дрожит. Кажется, он вот-вот заплачет.
А Ра снова открывает глаза.
— Этот мужик и его чертова жена на одном самолете с нами. Мы все сейчас в одном самолете. — Она переводит взгляд на Бобби и его жену; те тоже слушают. — Неважно, как мы сюда попали. Важно, что все мы теперь здесь. В небесах. В беде. Бежим от того, что гонится за нами по пятам. — Она улыбается; и ей кажется, что ее улыбка похожа на отцовскую. — В следующий раз, когда вам захочется вылить на кого-нибудь пиво, лучше отдайте его мне. От глотка пива я сейчас не откажусь.
Мгновение Бобби смотрит на нее как завороженный, широко раскрытыми глазами, и вдруг смеется, громко и весело.
— Но почему мы летим на север? — спрашивает его жена. — Ты думаешь, они могут ударить по Фарго? Могут ударить по нам? Прямо по середине Соединенных Штатов?
Бобби молчит, и она переводит взгляд на А Ра.
Та не знает, что сказать, — не знает, станет ли правдивый ответ новым ударом или актом милосердия. Впрочем, ее молчание — уже ответ.
Женщина плотно сжимает губы. Смотрит на своего мужа и произносит:
— Если нам всем предстоит умереть, хочу, чтобы ты знал: Роберт Джереми Слейт, ты был мне хорошим мужем, и я буду счастлива умереть рядом с тобой.