Должно быть, проще вообразить себе призрак дерева, чем привидение в человеческом обличье. Представьте себе вековой дуб. Он простоял сотни лет, насыщаясь солнцем и вытягивая из почвы соки, дающие жизнь, подобно человеку, поднимающему ведро воды из бездонного колодца. Дерево срубили, однако корни его после смерти месяцами пьют живительную влагу, не в силах отказаться от того, чем занимались столетиями. Растение, не сознающее, что живет, не понимает, что жизнь его прервалась.
Прошло три летних месяца после твоего ухода, и я спилил ольху, под которой мы сиживали, читая или отдыхая на подстилке, которую твоя мама выделяла нам для пикников. Ту самую ольху, у подножия которой мы засыпали под гудение пчел. Дерево было старым, прогнившим; в нем завелись жуки, а все же каждую весну ольха пускала свежие побеги. Мне не хотелось, чтобы очередной порыв ветра надломил дерево — ведь оно могло упасть на дом, хотя заметного наклона в ту сторону и не было. Теперь я выхожу в опустевший двор, и ветер кружит и воет, хлопая полами моей куртки.
А если это не ветер?
Перевод: Виталий Тулаев
Завтрак у вдовы
Joe Hill. "The Widow's Breakfast", 2002
Киллиан оставил одеяло Гейджу — сил не было забирать, — как оставил и его самого, навсегда заснувшим на откосе над рекой где-то в восточном Огайо. И за прошедший с тех пор месяц почти не притормаживал, проведя бо́льшую часть лета 1935-го в товарняках, катящих на север и восток, будто все еще направлялся в Нью-Гемпшир, к самой любимой из двоюродных сестер Гейджа, хотя на самом деле знать не знал, куда ехал — какая уж теперь сестра.
Побывал в Нью-Хейвене, задерживаться не стал. Как-то утром, еще в сумерках, добрался до места, о котором слыхал, что поезда там проходят, изгибаясь по широкой дуге, и замедляются почти до полной остановки. Посидел, поджидая. На краю насыпи, рядом с ним, терся мальчишка в грязном бесформенном пиджаке. Когда показался северо-западный, Киллиан вскочил и затрусил рядом с поездом, пока не вцепился в бок товарного вагона и не втянул себя внутрь. Мальчишка повторил его маневр.
Некоторое время они ехали вдвоем в темноте, вагон качало с боку на бок, колеса постукивали и громыхали на стыках. Киллиан задремал и проснулся оттого, что мальчишка дергал его за ремень, выпрашивая четвертак. Денег не было, а если бы и были, Киллиан нашел бы им лучшее применение.
Пришлось с трудом отрывать от себя хваткие пальцы, даже запустить ногти пареньку в запястья, чтобы отцепить его, уговаривая угомониться, ведь на вид он — такой хороший мальчик, вот пускай и ведет себя хорошо и разбудит Киллиана, когда поезд остановится в Уэстфилде. Мальчишка уселся в другом углу вагона, обхватив руками подтянутое к груди колено, и не отвечал. На его лицо падал серый утренний свет, пробиваясь сквозь дощатые планки.
Когда Киллиан проснулся, мальчика не было. Рассвело, Киллиан стоял у полуоткрытой двери, и его дыхание уносилось вдаль облачками морозного пара. Пальцы, которыми он держался за край проема, обжигал ледяной ветер, задувало и в подмышку, где в рубахе зияла дыра. Он не знал, где Уэстфилд — впереди или позади, — но, судя по тому, как долго он спал, его уже проехали, и парнишка спрыгнул именно там. Теперь остановок не будет до самого тупика в Нортгемптоне, а туда Киллиан не собирался. Он торчал в дверном проеме под студеным ветром, и временами ему чудилось, что он умер вместе с Гейджем и носится по свету бесплотной тенью. Увы, реальность напоминала о себе затекшей и ноющей от неудобной позы во сне шеей и сквозняком, гулявшим в дырявой одежде.
На вокзале в Лайме железнодорожный коп застукал Киллиана и Гейджа в депо, пока те дрыхли вдвоем под общим одеялом. Он вытолкал их взашей и велел убираться. Когда они замешкались, коп так заехал Гейджу по затылку дубинкой, что тот грохнулся на колени.
Пару дней после этого Гейдж, просыпаясь по утрам, жаловался, что у него в глазах двоится. Его это даже смешило. Он сидел, качая головой вправо-влево, и похохатывал при виде расплывающегося вокруг мира. Приходилось часто моргать и сильно тереть глаза, чтобы прояснить взгляд. А дня через три после происшествия в Лайме Гейдж начал падать. Обычно они шагали бок о бок, а тут Киллиан вдруг обнаружил, что идет один. Обернулся и увидел, что Гейдж сидит на земле, бледный и перепуганный. Они остановились передохнуть в каком-то диком месте — на денёк, не больше, застревать было нельзя, к тому времени Киллиан уже ясно понимал, что им надо как можно скорее добраться до врача. А на следующее утро Гейдж не проснулся, и его открытые глаза с удивлением глядели на реку.