Раковы сидят без прислуги.
И в эту пятницу Стоян Раков вернулся с базара расстроенный.
Жена сразу поняла: поиски не увенчались успехом… Это несчастье прямо отравляло ей существование.
Раков заворчал сердито:
— Ищу, сумасшедшую плату предлагаю, никто и слушать не хочет. Некоторые крестьянки даже смеялись, кажется, чуть не с презрением на меня смотрели, когда я их спрашивал. Точно не шопские дикарки, а жены испанских грандов. Пускай наши шальные социалисты придут, покажут мне болгарских бедняков, пролетариев, для которых они целую кучу газет издают! На что мне газеты ихние? Черт бы побрал все эти газеты и теории!.. Пускай они мне вместо них сейчас служанку или слугу дадут, хоть из-под земли выроют, тогда я поверю им и тоже стану социалистом. Пусть тогда среди начальников отделов министерства социалист будет, чтобы у нас армия врагов труда увеличилась…
— Ты это не серьезно говоришь. Иначе это просто глупо, — возразила жена. — Причем тут социалисты? Неужели ты думаешь, что шопские бабы читают их газеты и под их влиянием не хотят продавать свою свободу? Прислуга всегда найдется, если поискать. Находят же другие! Вопрос о том, как удержать ее, когда она есть. Взять хоть последнюю, Стоилу: не захотел меня послушать, и она ушла. И теперь вот мы мечемся, как потерянные…
— Какого ж ей еще рожна? Что я еще мог дать ей? — раздраженно ответил Раков. — Неужели мало такой платы помимо стола, одежды и обуви? Ведь только одного не хватало: отдать ей половину своего жалования, чтоб у нее не было соблазна бежать, когда другие переманивают. Ты, сударыня, сама виновата. Ты в сердцах грубила ей: раз, я слышал, даже «свиньей» ее обозвала, когда она фарфоровый супник разбила. При теперешнем кризисе на прислугу такое обращение — вещь опасная. Не думай, что у них нет самолюбия.
Раковы сидели без прислуги.
Вечером, когда супруги угощались пригоревшим и остывшим гювечом — альфой и омегой поварской премудрости всеми уважаемой молодой госпожи Раковой, — дверь без стука отворилась и из-за нее высунулась взлохмаченная голова шопа.
— Приятного ужина, извините за беспокойство! — сказал он громко, снимая шапку. — Не угодно ли взять в услужение вот эту девчонку? Ежели нужна прислуга…
И он вытолкнул вперед девочку с испуганными глазами.
Супругам показалось, что над ними раскрылись небеса, и слуха их коснулось пенье серафимов.
«Ежели нужна прислуга!..» Нужен ли голодному хлеб?! Что за вопрос? Этого шопа послало самое провидение. «Не сон ли это?» — подумала госпожа Ракова с испугом. Нет, это был не сон… Крестьянин стоял на том же месте, во всем своем шопском величии, со звериной физиономией, в рубище; она даже чувствовала неблагоуханную атмосферу грязи и лука, которую шоп всюду носит с собой; шопская девчонка тоже стояла — живая, совсем живая и, как полагается, оборванная, вшивая, сопливая, с удивленным телячьим взглядом.
Наконец благополучие вошло в дом.
Раков сразу предлагает двадцать пять левов жалованья и, к великому удивлению, отец не спорит, соглашается великодушно.
Тогда спрашивают, что девочка умеет делать. Она ничего не умеет, в прислугах никогда не была, но — не беда.
— У дареного осла подков не считают, — с торжествующим видом шепчет Раков жене.
«Подержу эту грязную чушку, пока не найду более опытной. Пускай хоть воду носит. А потом выгоню, — лукаво думает госпожа Ракова. — Неужели этот глупый шоп думает, что я такие деньги дикой телушке платить буду и сама же ей прислуживать?»
Но так и быть: пока на их улице праздник. Нынче шоп с его дочерью — дорогие гости. Почти не начатый гювеч (от радостного волнения даже аппетит пропал), приготовленный деликатными ручками заместительницы председательниц двух столичных женских обществ, переходит в распоряжение гостей. Большой огонь на кухне озаряет праздничным сиянием их пиршество. Господин и госпожа Раковы глядят на них — не наглядятся.