— Аа! Вон как!.. Сам признается: спичкой сноп поджег! — воскликнул двойник Фридриха Великого.
— Чтоб тебя! — воскликнул владелец сожженных снопов. — Спросите, зачем он хлеб спалил! Может, погреться вздумал?
Но Виктор Гюго неистовствовал:
— Руку ему отрубить! Вот так, так, кусками!
Владелец со слезами на глазах глядел на догорающие копны.
Подошла новая группа крестьян.
— Кто такой?
— Инженер, говорят; я ему в Софии молоко продавал.
— Чего ему здесь надо? Сидел бы с бабой своей… миловался бы с нею…
— Давайте бороду ему подпалим, — предложил Фридрих Великий.
— В село отвесть его надо!
— Связать бы прежде!
Доктор сделал вид, будто отсчитывает деньги, давая понять, что готов возместить убытки. Он хотел сказать, что согласен уплатить вдвое, втрое дороже против того, что потребует владелец, но, решив притворяться не знающим болгарского языка, был вынужден ограничиваться невразумительной для них жестикуляцией.
— Бен франк консул! — наконец, решительно крикнул он в третий раз.
— Он вроде консул, — сказал один, понявший это слово.
— Да хоть ты сборщик налогов, хоть сам князь будь, все едино: наши пот и кровь палить не смей!
— Ох, мои снопы, пропали, в пепел превратились, — причитал хозяин поля.
Виктор Гюго стал было вязать доктора, но тот, размахнувшись, изо всех сил ударил его по локтю. Виктор Гюго, остервенившись, толкнул его и схватил за грудки.
На консула посыпался град ударов и тумаков.
— Держи его!
Доктору мигом загнули руки за спину. Один крестьянин связал их своим поясом.
— В село ведите! — скомандовал Фридрих Великий.
— Постойте, вон стражник идет!
При виде запыхавшегося сельского стражника крестьяне выпустили пленника. Заметив в поле дым и толпу, стражник спешил выяснить, в чем дело,
— Выручай, голубчик! — чуть не плача крикнул ему доктор. — Сам не знаю, где я: в окрестностях болгарской столицы или в дикой Дагомее?
По приказанию стражника крестьяне развязали доктору руки, и тот, обессиленный, повалился на землю.
— Чего вы к господину доктору привязались? — строго спросил стражник.
— Он мой хлеб спалил! — воскликнул владелец поля.
— Я нечаянно, братец! — И доктор, уже на чистом болгарском языке, объяснил стражнику, как произошло несчастье. — Втолкуй ему, — продолжал он, указывая на пострадавшего, — что я согласен заплатить за сгоревшие копны. Пусть назначит цену. Я уплачу втрое. Сколько ему левов?
— На кой мне твои левы! — крикнул безутешный Стоян. — Ты мне мой хлеб подай. Я добро свое видеть желаю, ради которого спину гнул, потом и кровью обливался. Нешто господь бог для того мне урожаю послал, от суши и града нас уберег, для того я сеял и жал, чтоб теперь, когда только б радоваться благодати господней, твоя милость весь мой урожай огнем спалила?
И Стоян, сквозь слезы, поглядел на догорающие снопы.
В конце концов стражник заставил его взять предложенное доктором щедрое вознаграждение. Сунув деньги за пазуху, крестьянин долго еще ворчал, охал и ахал.
— Это идиот какой-то. Получил вдвое против того, что имел, и скулит! — заметил доктор, удаляясь со стражником.
— Уж вы простите их, господин! — с улыбкой ответил стражник. — Простой народ, неученый. Хотят полюбоваться на труды свои, снопы на гумно отвезти, обмолотить их, да заодно ребятишек на молотилке покатать; потом отвезти хлеб в город на базар и продать его там, как полагается; потом выпить в корчме, похвалиться друг перед другом, у кого как земля уродила, да сколько кто за хлеб выручил… Вот в чем самый вкус денег для них. А тут что получилось? Приходит крестьянин на поле свое, видит — пепел один, — добродушно объяснил умный стражник, сам бывший земледельцем и хорошо знавший психологию болгарского крестьянина.