— Скажите, Карл, что произошло на нашей радиостанции перед моим приездом?
Зельц насторожился.
— На радиостанции? Ничего особенного, — пристально взглянув на девушку, ответил он тоном полного безразличия. — А разве что-нибудь случилось?
— Когда я въезжала в Грюнманбург, мимо нашей машины провели под конвоем солдата. Позднее в приемной генерала Лютце я слышала разговор двух офицеров. Я поняла, что расстреляли радистов.
— Расстреляли одного, — с горечью вырвалось у Зельца. — Старшего радиста Макса Бехера.
— Бехера!.. — встрепенулась девушка — Подождите… Макс Бехер… он не работал в Зегере на заводе моего отца? На заводе сельскохозяйственных машин Эриха Верк… то есть, я хочу сказать, на заводах Верк и Шуппе. Их ведь так раньше называли.
— Кажется, работал…
— Ну да, конечно, работал. Рыжеватый такой, дерзкий. Он еще юнгштурмовским вожаком был. За что же его?
— Фрейлин, — вместо ответа спросил Зельц, — мы с вами ведем разговоры, за которые не похвалят в гестапо. Вас это не пугает?
— А за вчерашний разговор нас в гестапо похвалят? — невесело усмехнулась девушка. — Меня сейчас ничто испугать не может.
Зельц, насторожившись, пристально посмотрел на Грету.
— Если так, — после некоторого колебания заговорил он, — то я вам расскажу, что знаю. Я с Максом Бехером познакомился на фронте. Мы ведь оба были в Алжире, в армии Роммеля. Макс был старшим радистом, я механиком. Ранило нас одновременно, при бомбежке аэродрома. После выздоровления мы оба приехали сюда. Макс был назначен старшим радистом. А в то время среди военнопленных в подземельях генерала Лютце оказался стрелок-радист с советского самолета. Имя у него было очень странное. Звали его Тогда сын Ухапов. Я никогда не слыхал, чтобы у русских были такие имена.
— Тогда сын Ухапов, — повторила Грета. — Я ведь немного учила русский язык. Слова все русские, но это по-моему, не имя.
— Не знаю. Он назывался этим именем. Макс как-то сумел разговориться с ним, когда пленных вывели на работу. Даже подружился, табак ему приносил. Советский радист вскоре убежал, и с ним еще шестеро ушло. После этого весь Грюнманбург обнесли дополнительной оградой из колючей проволоки. Говорят, беглецы долго жили где-то неподалеку, в лесу. Здесь ведь давно лесопосадки не прореживались, и теперь вокруг нас такие заросли… Ну, в общем, они жили где-то на холмах, ходы там в чаще понаделали. А потом ушли. Позднее мы слышали, что их поймали уже где-то далеко отсюда. Но перед побегом русский зашифровал радиограмму и просил Макса Бехера передать ее советскому командованию. Вот за передачу этой шифровки Макса и расстреляли.
— А что было в радиограмме? — нетерпеливо спросила Грета.
— Никто не знает, что там было, — уклончиво ответил Зельц. — Дешифровщики давно ломают себе голову, стараясь разгадать ее.
— Но Макс-то знал?
— Наверное. Он ведь много раз беседовал с русским. Кажется, русский радист вызывал авиацию, чтобы Грюнманбург вверх дном поставить.
— Хорошо бы!.. — девушка осеклась, бросив тревожный взгляд на Зельца.
— Да, неплохо бы… — усмехнулся Зельц.
Несколько времени оба сидели молча.
— Карл, — совсем тихо спросила Грета. — Вы были другом Макса Бехера?
— Был, — помолчав, так же негромко ответил Зельц. — Мы были очень близкими друзьями. Я и Макс…
— Почему же вы не помогли ему? — шепотом задала вопрос Грета. — Не спасли?
— Не успели, — после долгого молчания мрачно ответил Зельц. — Макса расстреляли через семь часов после ареста. В нашем распоряжении не было и одной ночи.
— А иначе вы бы его спасли?
— Конечно! По крайней мере, сделали бы все для того, чтобы спасти.
— Карл, это правда, что ваша семья погибла от русских бомб?
Зельц вздрогнул. Лицо его потемнело. Вот уже полтора года прошло, а он не может спокойно ответить на такой обычный в условиях военного времени вопрос. Воспоминание о семье, как рана, кровоточит и не заживает.
— Да, — глухо проговорил он. — Жена и дочурка… Три годика было… Тоже Гретой звали.
— Бомбили русские?
— Наши газеты писали, что русские. Я не поверил. Советские летчики не бомбят мирные города. А от заводов до нашего города было более пяти километров. Когда это произошло, я поехал к своим. Домика не нашел. Зато нашел вот что.
Зельц непослушными пальцами расстегнул верхние пуговицы кителя, надетого под комбинезоном, и, достав из внутреннего кармана металлическую пластинку, положил ее перед девушкой. На темной, покрытой окалиной пластинке, неровно опиленной по краям напильником, четко выступали буквы: «Made in USA» — Сделано в США».