— Служба, братцы, важное дело. Это хультура. Кто из вас может понять такое слово?
Мужики, хлопая глазами, молчали.
— Где же им! — вздохнула мать.
Поглядев на всех, он продолжал:
— Понять ее надо, хультуру-то. Через нее мужик-землерой, можно сказать, делается кавалером по всем статьям… Значит, церемониальным становится и все прочее…
— Сколько ума набрал! — восхищался тесть.
— Есть у вас на селе просветительные и благородные люди?. — спросил солдат.
— Да как сказать? — мялись мужики. — Вот разве поп.
— А учитель? — вставил кто-то.
— Это правильно, — подхватил Федор, оживляясь. — Яков Петрович, учитель наш, человек — эх, башка!.. Поп рядом с ним — шлея мочальная. Пойми: что поп заганет, то учитель отганет, а что учитель попу заганет, то поп, хоть тресни, не отганет!
— Значит, не стыдно с ним подружить и все прочее? — осведомился солдат.
Мужики наперебой расхваливали учителя:
— Ах, чудак этакий! Да Яков Петрович у нас человек первейший…
— Ежели рассказывать начнет, как жить надо, так, брат ты мой, аж дух захватывает! До слез доведет…
— Это что! Он законы знает! Прошение может напороть: хоть к земскому, хоть к губернатору — куда вгодно…
Через некоторое время все поднялись и вышли на улицу, распевая песни и приплясывая, но веселье было какое-то тяжелое, вынужденное, напоказ.
Солдат, окруженный пьяной толпой, шагал твердой походкой, заложив назад руки и держа в зубах папиросу. Голова его была запрокинута вверх, точно он смотрел на небо.
Рядом с ним, понурившись, шла жена в новом платье; оно уже лопнуло под мышками, и в прорехах виднелась подкладка. Всегда проворная, гибкая и легкая, она теперь шагала, как деревянная кукла, неуклюже тыкая ногами в пыль и траву. Тесные туфли больно сжимали ноги. Туго стянутый корсет давил грудь. Кружилась голова. По временам ей казалось, что она идет на ходулях; едва удерживаясь, чтобы не упасть, она протягивала руки вперед и чувствовала себя обиженной, выставленной на посмешище людям.
Гуляющих сопровождали дети. Их было много, они сошлись со всего села. Из домов, отрываясь от работ, выбегали бабы и девки и, увидев странное зрелище, громко хохотали.
Петр Колдобин хмурился и, кривя лицо, громко говорил:
— Идиотский народ…
Как-то после обеда Петр отправился к учителю.
Когда он подошел к школе, учеников только что распустили. Словно саранча, высыпали они на улицу, прыгая и толкая друг друга.
— Солдат бритый, нос подбитый! — кричали они Петру.
— Брысь, поганые котята! — затопал он ногами.
Дети, как горох, рассыпались в разные стороны, но, отбежав, стали кричать еще громче, показывая языки.
— Ах, шушера этакая, — ворчал он, грузно поднимаясь по лестнице в школу.
В учительской комнате за столом сидел молодой человек, невзрачный, подслеповатый, с русыми волосами, подстриженными в кружок, как у деревенских парней. Он был без пиджака, в одной черной косоворотке, подпоясанной ремнем.
— Скажи, почтенный, где тут учитель Яков Петрович? — обратился к нему солдат, загородив своей огромной фигурой всю дверь.
— Это я, — ответил тот, вставая.
Петр сверху вниз посмотрел на него, однако расшаркался:
— В таком случае — наше вам почтение!
— Здравствуйте, — подавая руку, ответил учитель.
— Честь имею объявиться: Петр Захарыч Колдобин, старший запасной унтер-офицер N-ского полка.
— Так, так, очень приятно.
Петр развалился на стуле.
— Вы ко мне по какому-нибудь делу? — застенчиво спросил учитель.
— Нет, я просто покалякать с вами, как полагается понимающим людям. С образованным человеком, знаете ли, приятно время провести и также все прочее. А то кругом — мужики одни, неучи. Никакого понятия не имеют о благородстве. Прямо тошно с ними.
Учитель поморщился и спросил:
— А вы кто?
— Я? Я сказал: унтер-офицер.
— Ну, да, знаю. Но ведь вы тоже из мужиков?
Колдобин снисходительно усмехнулся, крякнул и, вытянув ноги, объяснил:
— Кроме дворян и священников, все происходят из мужиков, — это совершенно так, но только людей надо отличать по образованию… по хультуре жизни…
Учитель пристально взглянул на гостя добрыми глазами.
— Так, — сказал он мягко. — А что же такое культура, на ваш взгляд?
— На мой?
Поняв, что он чем-то заинтересовал учителя, Петр напрягся, подумал и сказал важно:
— Это то, что различает людей… отличие лица от лица. И уважение к заслуге… Вот вы, например, и я…
Теребя свои бакенбарды, Петр взглянул на учителя.