— Нормально… — ответит Реджеб. — Бузбулакцев было навалом…
И тогда тетя Муджру начнет донимать Реджеба: а был ли такой-то, приехал ли тот-то? Вопросов посыплется столько, что в конце концов Реджеб взбеленится.
— Отстань! — скажет он. — Отцепись от меня со своими бузбулакцами. Чтоб он провалился, твой Бузбулак! Мне вставать утром — спать хочу!
И тетя Муджру перестанет расспрашивать сына и только жалобно скажет:
— Сыночек… Уж ты… Ради бога!.. Не хорони меня здесь!..
Мать вот-вот пустит слезу, и Реджеб решит за лучшее промолчать. Ляжет спать, и во сне увидит, что…
А, пусть себе видит что хочет! Рассказывать об этом — конца не будет. Я лучше свой сон расскажу. Мне в ту ночь такое приснилось!.. Чертовски странный сон.
Вроде я там, на поминках, и люди вроде все те же, только вместо серой брезентовой палатки раскинут огромный шатер, белый-белый. И кругом сад, белый-пребелый — цветет миндаль: сад и похож и чем-то не похож на бузбулакский сад дяди Даяна. И я никак не могу понять: деревья стоят за шатром или тут, внутри, потому что цветы белые-белые и шатер белый-белый — глаза режет от белизны (да, да, режет, хоть это и сон…) Кипят самовары, стоит еда — все как положено. И откуда-то доносится негромкий звук, знакомый, но непонятный: музыка это или самовар поет, закипая, или пчелы жужжат в купах миндаля — не знаю, но звук удивительно знакомый. И вдруг я понимаю: это миндаль, это голоса цветов (господи, как давно не слыхали мы голоса цветов!..); цветы то ли болтают о чем-то, то ли тихонько поют, время от времени даже знакомые слова доносятся до моих ушей, и если бы не самовар и не жужжание пчел, я разобрал бы, о чем они…
Потом мне приходит в голову, что это никакие не поминки — праздник. И еще, что я очень хочу понять, где я: в шатре или в саду — снаружи. И в то же время, когда я пытаюсь в этом разобраться, вдруг возникает Нейматулла с микрофоном в руках. (У микрофона длиннющий шнур, — как говорится, один конец здесь, другой на Камчатке).
— Начинаем наш репортаж с поминок! — бодро говорит в микрофон Неймет Намаз. — Первое слово предоставляется всеми нами уважаемому дяде Даяну. Прошу вас, уважаемый товарищ Даян.
С этими словами Нейматулла сует микрофон Даяну, тот откашливается, прочищая горло, и начинает пороть чушь (сон — во сне все возможно):
— Товарищи! Как вы знаете, я всегда против спанья. Потому что, если, поднявшись в шесть, я не выпью стаканчик чая, то до пол-одиннадцатого кусок хлеба в глотку не протолкну. Тут, товарищи, большая политика. Как сказал Бенжамин Спок, дома надо ремонтировать — чтоб воздух в них был чистый… И бросайте курить! Обязательно бросайте! Должен сказать, товарищи, что я не с пустыми руками пришел сегодня на праздник наших табаководов — славных, самоотверженных тружеников. Я прочту сейчас свои стихи, посвященные им… Нет… Я хочу сказать, что всех вас приглашаю к себе! Разносолов у нас не водится, а пити или бозбаш всегда найдется! А что касается мороженого мяса…
Не исключено, что этими словами дядя Даян мог бы испортить все дело, но Нейматулла вмешался вовремя.
— Продолжаем наш репортаж, — говорит он, в мгновение ока выхватив микрофон у дяди Даяна. Он быстро несет микрофон с волочащимся за ним шнуром к Рафи, но тут получается заминка, потому что Рафи сладко спит, положив голову на колени матери. Склонившись к спящему, тетя Гамер то ли напевает что-то, то ли нашептывает сказку…
— Тс-сс! — произносит она, когда Нейматулла подскакивает к ним. — Не трогай моего маленького. Спит. Устал. Так устал мой сыночек…
— Я всегда был против спанья, — снова заводил дядя Даян, но Неймет Намаз прерывает его:
— Спокойно, товарищи! Продолжаем наш репортаж. Слово предоставляется… — Неймет Намаз глазами отыскивает кого-то… (и ведь что значит сон!..) Дядя Даян, только что стоявший перед микрофоном, размахивая руками, спешит сюда откуда-то, с другого конца стола.
— Постой! Постой! — видимо, он кричит это Нейматулле. — Сейчас поглядим, кто тут… Под моими деревьями. По какому такому праву?! — и дядя Даян указывает куда-то рукой.
Я гляжу, куда он показывает, и вижу Садыка-киши; тот стоит под роскошным миндальным деревом, и любуется цветами (За ним в кустах какое-то движение, вроде бы кто-то прячется, но Садык-киши ничего не замечает).
— Насдаяши исгусдо!.. — говорит он.
— Что?! — дядя Даян со злостью бросается на Садыка. — Думаешь, ты один все языки знаешь?.. Думаешь, мы друга языков не знаем?!
— Простите, я вас…
— Где ж тебе меня знать! — прерывает его дядя Даян. — Занесся больно!.. Но ты знай одно: дорого тебе станет Даяна не узнавать!