Теймур молчал. Сарвар почувствовал, что он колеблется.
— Я ж его человеком считал… — уже мягче сказал Сарвар. — Если б знать, что он так меня облапошит! Два мешка — больше ста кило! Забрал и смылся!
— Надо было самому сидеть! — сказал Теймур.
— А он дал мне сидеть?! Забрал, и все. Я ж и понятия не имел, что он аферист. Сволочь такая!..
Теймур молчал. Молча они собрали с прилавка товар. Завязали мешки, сдали на хранение сторожу. Вышли с базара.
— Видишь, какая погода? — спросил Теймур.
— Холодно.
— Видишь, как ясно? Совсем как в Бузбулаке.
— Может, сейчас и в Бузбулаке снег, — сказал Сарвар. — Я уезжал, дождь шел…
— В такую погоду у Аждара всегда приступы, — неожиданно сказал Теймур.
— Какие приступы?
— А ты не знаешь? Он ведь больной очень… Астма у него. Дурацкая болезнь — чуть похолодает, он уже и дышать не может. В такую погоду на базаре его не ищи, в ресторане отсиживается. Подвальчик есть недалеко от моря…
— Думаешь, и теперь там?!
— Может… Кто его знает… Только смотри, меня не поминай!
Сарвар ни о чем больше не спросил. Бросил Теймура и прямиком — в тот самый подвал; там, в темном уголке, он и нашел Аждара.
— Ага! Так, значит, ты в Тбилиси уехал?! Ну и аферист! Ну и подлец!
— Садись, сын Кошачьего Старшины! Не трепыхайся!
— Я с тобой… сидеть не собираюсь! Идем! Ты мне мои мешки отдашь!
Аждар потянул Сарвара за рукав.
— Садись!.. Нету твоих мешков. Продал я. Теперь вот… — Он показал на стоявшую перед ним полупустую бутылку.
— Давай деньги, ворюга! — Сарвар замахнулся на Аждара кулаком.
Тот спокойно отвел его руку.
— Драться хочешь? Потом, когда выйдем!.. Сиди, сын Кошачьего Старшины!
— И отца, значит, задеваешь?
— Да я, если хочешь знать, этому Кошачьему Старшине задницу готов вылизать за то, что сына такого вырастил!
Он налил Сарвару водки. Подозвал официанта, велел принести еще закуски. Но Сарвар пить не стал, к еде тоже не притронулся.
— Зря я тебя тогда не выдал, — сказал он Аждару. — Может, и не стал бы таким подлецом!..
Аждар нисколько не обиделся. Рассмеялся. Потом вдруг спросил:
— А с чего это ты в Ленинград надумал? Девушка знакомая или с товаром?
— Это тебя не касается! Ты деньги мои давай!
Аждар помолчал немножко. Потом достал из кармана горсть миндаля, из другого — три грецких ореха, положил на стол и исподлобья глянул на Сарвара.
— Узнаёшь?
— Узнаю! Из глотки у тебя все вытащу!
— Ладно, потом вытащишь! Пока пей давай!
— Не хочу!
— Ну тогда ешь. — Аждар взял со стола орех. — С дерева тетки Шовкет? — Сарвар кивнул. — А миндаль взял у тетки Гюльгез. С того дерева, что за нашим забором, где вербы кончаются. Там еще инжировое дерево было. И алыча возле хлева, у стены… Она и осенью зацветала… Стоит алыча-то?
— Стоит, куда ей деваться!.. Не дури ты мне голову, Аждар. Отдай деньги!..
— И верба стоит?
— Стоит, чего ей сделается…
— Я под той вербой с Соной целовался…
Аждар умолк, потом вдруг засопел тяжко, словно кузнечные мехи… Из груди его вырвался хрип, и сквозь страшный этот хрип Сарвар разобрал:
— Скажи той вербе: умирает Аждар!
И вдруг заметил, что глаза у Аждара полны слез, что он плачет; слезы капают одна за другой, текут ему на пиджак… Сарвару стало жаль Аждара, захотелось утешить, сказать что-то доброе, хорошее, но он не сумел ничего такого сказать; схватил стоявшую перед ним стопку и опрокинул в рот.
— Сегодня какое число? — спросил Аждар.
— Тринадцатое.
— Тринадцатое… Счастливый у меня сегодня день.
— Пойдем, — сказал Сарвар. — Закрывают уже.
Они поднялись после того, как погасили огонь. Стало холодно, лужи прихватило морозцем, улица, освещенная луной, была светлая и совсем пустая.
— Уезжай сегодня.
— Это еще почему?
Аждар повернул к бульвару и долго шел вдоль берега, не отрывая глаз от моря, потом сказал:
— Не выйдет из тебя торгаша.
— Я и не собираюсь торгашом быть!
— Чего ж тогда приехал?
— Я ж говорил. Погулять. В Ленинград съездить!
Погулять… Я тоже приехал погулять. До сих пор гуляю.
— Сравнил! Я ж казенных денег не крал!
И тут из Аждаровой груди вырвалась такая жуть, такой ужас… Он скрючился и всем телом навалился на железные перила. Он кашлял, хрипел, задыхался, а Сарвар стоял рядом и ругал себя за то, что сказал. Аждар с трудом разогнулся. Говорить он был не в состоянии. Стояли, смотрели на море… Ночь была лунная; луна остановилась как раз посреди неба, и в ее ярком свете холодным огнем горело море.