Ян Шпачек всё это рассказал дяде Вацлаву с большим радостным воодушевлением. Перемены в школе окрылили Яна, ему хотелось учиться, он не стал бояться и думал только о том, как бы скорее догнать товарищей.
Вечерами к Яну приходили Зденек и Франтишек. Зденек был живой, энергичный, очень пытливый паренёк, под стать своему другу Шпачеку. Это их сближало. Франтишек, напротив, тихий, худенький, рыжий и флегматичный мальчик. Он больше молчал, но учился хорошо, ни с кем, кроме Яна и Зденека, не дружил, и возвращение Яна Шпачека было для него личной радостью: вернулся хороший школьный товарищ. Втроём они делали уроки, помогали Яну, вместе развлекались, спорили, ходили в кино, занимались спортом. Одним словом, для Яна внешне началась прежняя жизнь. Только, когда он оставался один, мысли об отце не покидали его. Он ждал отца, надеялся на встречу, мечтал об этом.
Дядя Вацлав получил небольшую записку от неизвестного Макса. Он ничего о Максе не знал, но записка была тёплая и грустная. Макс извещал о том, что доктор Шпачек умер от пыток в Бухенвальде. Дядя Вацлав верил и не верил этой записке незнакомого человека. Но как узнать правду, кому написать? Он знал, что более подробно о докторе Шпачеке узнать невозможно. Часто он думал, что доктор Шпачек, возможно, жив, вернётся когда-нибудь на родину и решил пока ничего не говорить Яну.
Теперь дядя Вацлав много думал о мальчике, больше полюбил его, помогал, как родному сыну. У него не было детей, он жил одиноко, нанимал скромную комнату, но с тех пор, как Ян Шпачек переехал к нему, дяде Вацлаву пришлось арендовать новую квартиру в две комнаты. Они бы давно перебрались в особнячок доктора Шпачека, но дядя Вацлав не решался это сделать в целях осторожности.
Часто дядя Вацлав наблюдал за Яном со стороны и видел, что он повзрослел, за очень короткий срок вытянулся, стал серьёзнее, молчаливее, не улыбался попусту, как это было прежде. Лицо у Яна стало прозрачно бледным, задумчивым, глаза немного усталыми и печальными. Весь он переменился — и походка, и манера разговаривать стали другими. Всё это вызвало молчаливую грусть у дяди Вацлава, и он часто думал про себя, что детство отнято у Яна фашистами, ненавистными оккупантами.
Каждый раз, когда Ян приходил из школы, дядя Вацлав, если только был дома, начинал расспрашивать о делах, об учёбе. Они нередко долго просиживали за стаканом чёрного кофе, рассуждая, как равные. Дядя Вацлав иногда просил Яна выполнить какое-нибудь несложное дело по подпольной работе, и тогда глаза Яна зажигались особенным блеском. Он всегда охотно выполнял любое задание, и это радовало дядю Вацлава. Он видел, что растёт настоящая смена доктору Шпачеку, погибшему за счастье своей родины.
Радовало дядю Вацлава и другое — вести с Востока. Дела немцев на Восточном фронте складывались скверно. Доблестные русские войска, а с ними и чехословацкая бригада, наступали на врага, очищали русскую землю от фашистских орд, и это по-настоящему воодушевляло всех честных патриотов Чехословакии. Вести с Востока пробивались сквозь все преграды, как бы гестапо и военная цензура ни следили и ни оберегали чехословацкий народ от проникновения правды с фронтов военных действий.
Однако подпольщикам приходилось работать в очень сложных и опасных условиях. Чем хуже складывались дела для гитлеровских войск на Востоке, тем свирепее они расправлялись с патриотами Чехословакии.
Гитлеровские оккупанты ввели жестокий террор. Гестаповцы бросали в тюрьмы и концлагери многих заложников. На заводах и фабриках был введён такой порядок: директора должны были давать подписку оккупационным властям, из которой следовало: «Я буду немедленно расстрелян, если вверенное мне предприятие прекратит работу без уважительной причины». В школах директора несли такую же ответственность за действия учителей и учащихся. Однако в школе, где учился Ян Шпачек, ни директор, ни пан Краузе — тайный агент гестапо — не понесли подобного наказания. Это, конечно, насторожило всех учителей и окончательно открыло им глаза на то, что в школе орудовали два матёрых фашиста.
Весь коллектив учителей и особенно новый директор и новый преподаватель немецкого языка старались сознательно не замечать вольностей наиболее смелых и передовых учащихся. В школе наступил такой период, когда все учителя понимали необходимость жить в дружбе и всячески оберегать своих воспитанников от ненужного риска. Да и причины, вызывавшие протесты ребят, исчезли.