Чайкин поблагодарил стариков за заботу и с удовольствием лёг на мягкую, чистую постель.
— А что, бабуся, — обратился Пётр к бабке, — давно фашистов прогнали отсюда?
— Да, почитай, с месяц будет… Ох, сынок, трудное житьё было при чужеземцах. Собаки, а не люди. Всего натерпелись, всяких мук повидали.
— Ничего, бабуся, скоро им за всё придётся ответ держать.
— Дай бог, дай бог, — вздыхала бабка.
Малоразговорчивый по натуре, Пётр в эту ночь разговорился со стариками и долго не мог уснуть, встревоженный рассказами о зверствах врага и растроганный отеческим вниманием к нему, Петру Чайкину, простому солдату.
На утро такая же неусыпная заботливость чувствовалась в каждом жесте хозяев. Не успел Пётр взять мыло и полотенце, как бабка кинулась в сени и загремела вёдрами.
— Ах я, старая, совсем забыла, что нет холодненькой водицы.
Чайкин сам бросился было по воду, но шустрая старушка уже выбежала со двора.
Петру Чайкину очень понравились необыкновенно приветливые, ласковые старики. Они напоминали Петру родной дом, давно забытые хлопоты родителей, некогда усыновивших его, и, наверное, поэтому он почувствовал к старикам особенное уважение.
Однажды около двора Петру повстречался мальчик лет четырнадцати. Низкорослый, с бледным лицом и карими большими глазами, он показался Петру болезненным и каким-то страшно одиноким. Чайкин заговорил с ним:
— Как тебя зовут?
— Кузьма, — робко ответил тот.
— У тебя мама есть?
— Нету.
— А папа?
— Он в партизанах.
— С кем ты живёшь?
— Ни с кем, я нищий.
— А ты бы шёл к кому-нибудь жить, ну вот, например, к деду Власу, и тебе стало бы лучше, — сказал Пётр, и про себя подумал: «Меня ведь тоже когда-то чужие приютили, а как в родном доме жил…»
Мальчик ничего на это не ответил, но по его лицу Пётр понял, что это предложение Кузьме не очень понравилось.
— Значит не хочешь к деду Власу?
— Нет.
— Напрасно, Кузьма. Мальчик ты, я вижу, хороший, смирный, да и они славные старики. Хочешь, я поговорю с дедом?
— Нет, не хочу. Возьмите меня лучше сыном полка.
Пётр Чайкин улыбнулся и ответил:
— Во-первых, я, Кузьма, только писарь, а не командир, во-вторых, никакого полка здесь нет.
— Ну, тогда сыном батальона, — настаивал Кузьма.
Петр засмеялся, но пообещал поговорить с командиром. Мальчик хмуро посмотрел на Чайкина и, понуро сгорбившись, ушёл.
Во всей фигуре мальчика, во всём его поведении было столько горького сиротского одиночества, что Чайкину захотелось во что бы то ни стало приласкать его, согреть, устроить его судьбу.
Чайкин подолгу засиживался в штабе батальона и только поздно вечером приходил на квартиру. Летние ночи были душными, и Чайкин решил спать в чулане.
Однажды, возвращаясь из штаба уже в сумерках, он заметил Кузьму, который лежал на завалинке, свернувшись калачиком. Пётр позвал его с собой, напоил чаем и уложил спать вместе с собой. И вновь Чайкину захотелось пристроить Кузьму у деда Власа.
— Так ты попрежнему не хочешь к деду Власу? — с доверительной задушевностью спросил он Кузьму.
— Нет, я к нему ни за что не пойду, — твёрдо ответил Кузьма.
— Но почему? Объясни почему.
Кузьма помолчал, потом приблизился к Петру и прошептал:
— Он фашист.
— Кто? — изумился Чайкин. И тут Кузьма рассказал, что дед Влас служил у немцев. Он был сторожем в их столовой, и когда Кузьма приходил за объедками, старик не только ничего не давал ему, но даже прогонял прочь.
— Ну, сторож в столовой — не велик фюрер, — сказал Кузьме Чайкин. Однако после этой ночи несколько изменил своё суждение о хозяевах квартиры. «Может быть, поэтому они ко мне хорошо и относятся, что боятся за своё прошлое», — подумал Чайкин.
Стояла прекрасная погода. Вечера были тихие, зовущие на простор. До поздней ночи по селу разносились весёлые девичьи песни и смех танкистов. Только Пётр сидел в штабе, проклиная судьбу батальонного писаря, у которого всегда после боя уйма дел.
В один из таких вечеров Пётр уставший возвращался на квартиру. Вдруг затявкали зенитные установки. В ту же секунду завыли фашистские бомбы, затряслась земля, зазвенели выбитые стёкла окон. Пётр вбежал во двор: «Где же старики? Ещё погибнут!» Но и после, когда вражеские бомбовозы улетели, Пётр не нашёл стариков ни в хате, ни во дворе.
Вскоре Чайкина вновь вызвали в штаб. Комбат приказал заготовить акты на приём танков, которые ожидались завтра с соседней железнодорожной станции. «Вот оно что! Теперь ясно, почему пожаловали самолёты врага», — подумал Пётр.