Рабочие одобрительно молчали, курили, улыбаясь, смотрели на Герасима Минаевича и с уважением передавали по цепи стопку с водкой; она, ни на минуту не останавливаясь, ходила среди них.
«Химики-аналитики, энергетики, теплотехники, механики, дизелисты…» — прочитал Федя, когда объявление, пройдя по кругу, попало к повару, сидевшему рядом с ним.
— Поезжай, поезжай, Минаич, — сказал Самобаев. — Нас, конечно, не забывай. Забыть нас ты не должен.
Герасим Минаевич сидел на топчане, подобрав босые ноги, и слушал.
— Масштаб — видали какой? — Самобаев потянул объявление из рук повара и стал читать, подняв палец, выговаривая каждое слово с особенной значительностью. — Инженеры и техники всех специальностей! Монтажники, бетонщики, такелажники… вона — плотники! Библиотекари— гляди-ка! Мужчины с неполным и полным образованием!
— Комбинат строить будут, — сказал Аркаша.
— Хватай повыше. На наш комбинат столько сил не набирали. Город — вот это скорее.
— Город, само собой. Город при чем-то должен быть. Руду, должно, нашли.
— Я тоже так думаю, — сказал Герасим Минаевич. — Руда. А то нефть. А сейчас там, видишь, пишет мне начальник, — тундра голая. Да лес. Да камни. Меня, видишь, в самую первую партию пошлет.
— По какой специальности берут? — спросил Аркаша.
— За Герасима не бойся, — громогласно сказал захмелевший Самобаев и положил руку механику на плечо. — Минаич найдет себе место, где он боле всего будет нужен. Он тебе и дом срубит, не хуже моего, и машину, какую хошь, на ноги поставит. Верно, Минаич? Им такие вездеходы в самый раз нужны. Как это назвал его Алексей Петрович? Землепроходец он!
С этого дня Герасим Минаевич начал не спеша собираться в дорогу. А Самобаев по вечерам стал задерживаться на строительном дворе — он решил сделать Герасиму на память сундучок.
Однажды утром Федя вышел из барака и остановился, словно пораженный радостным известием. Непривычный свет, тысячи снежных улыбок ослепили его в первую минуту, и, придя в себя, он понял: ночью выпал снег и вместе с ним пришла весна. В природе началась торопливая предпраздничная уборка. Грязное зимнее окно неба было уже выставлено, и спокойная, ласковая синь залила весь поселок. Федя посмотрел на солнце и целую минуту после этого стоял, улыбаясь, прикрыв глаза рукой. А когда отнял руку, опять засияли ему навстречу солнечные улыбки — на белых крышах, на сосульках, на отполированной полозьями дороге и на лицах девчат-бетонщиц, одетых в стеганые ватные штаны и телогрейки, бегущих на работу и по дороге играющих в снежки.
Феде захотелось, чтобы и в него бросили снежком, и тут же девчата на бегу расстреляли его четырьмя крепкими ядрами из снега.
— Моя симпатия, — крикнула одна из них, пробегая. — Теперь он и про нас в газету напишет!
Около управления Феде попался навстречу Середа. Он улыбнулся, открыл было рот — сказать что-то, но в этот момент подкатил к крыльцу «газик» управляющего. Из машины вылез Медведев — в синем пальто с воротником из серого мраморного каракуля и в такой же мраморной каракулевой ушанке. Он не спеша поднялся на крыльцо, чуть слышно скрипя новыми фетровыми бурками, окантованными коричневой кожей. Пока он шел от машины и поднимался по ступенькам, он все время смотрел на Федю, словно припоминал его лицо.
— Погодка, погодка, Максим Дормидонтыч! — Середа выступил вперед.
Управляющий ничего не сказал на это, даже не посмотрел в его сторону.
— Бурочки-то скоро снять придется, — сказал Середа с улыбкой.
Медведев опять посмотрел на Федю, повернулся и вошел в дверь.
И только теперь Федя увидел свежую газету на щите, прибитом к стене по ту сторону крыльца. Перед газетой толпились работники управления. Все читали одну заметку, водили по ней пальцами.
Сдержанными, широкими шагами Федор подошел, протолкнулся вперед и увидел заголовок: «В стороне от нужд рабочих», а под заметкой — свою фамилию: Ф. Гусаров. Заметка была длиннее той, которую писал он, длиннее за счет последних абзацев. Их приписали в редакции, должно быть, для крепости. «Как могло случиться, — прочитал Федя, — что рабочие лучшего нашего предприятия, крупнейшей новостройки области, будущего промышленного гиганта, до сих пор не имеют библиотеки и клуба, вынуждены коротать долгие зимние вечера в общежитиях, без газеты, без книги? Из всего сказанного явствует, что руководители комбината проявляют редкостное равнодушие к насущным нуждам рабочих и ИТР».
Уши Федора начали краснеть. Никогда еще не разговаривал он таким тоном с начальством.