Мальчик проговорил сквозь слезы, явно рисуясь перед матерью:
— Он меня схватил, да так больно…
— Ну и спросил бы, а хватать-то зачем, он же тебя не трогал! — пробурчала мать, неласково глядя на Чжунъи, затем повернулась к сыну: — Сяоцин, ты видел его письмо?
— Не видел, ничего я не видел. А он как схватит меня…
Мальчик продолжал всхлипывать и твердить, что не находил письма. Чжунъи оставалось лишь попросить извинения и поспешно ретироваться. Вид у него был весьма жалкий, в ушах все еще звучали плач мальчишки и сердитый голос его матери:
— Подумаешь, письмо потерял. Есть из-за чего кипятиться, на людей кидаться! Первый раз вижу, чтоб ради какого-то письма обижали ребенка…
Постепенно звуки ее голоса пропали в отдалении, но в голове Чжунъи продолжало гудеть. Он понял, что письмо подобрал случайный прохожий. А вся беда была в том, что он хотел скрыть от начальства своего брата приватный характер письма и потому отправил его без своей подписи и адреса в служебном конверте института. Поскольку там было указано местонахождение института, подобравший письмо наверняка в самом скором времени доставит его по этому адресу. Следовательно, Чжунъи сам сунулся в пасть тигра.
«Будем снисходительны к раскаявшимся! Будем суровы с упорствующими!»
У Чжунъи прочел на стене института этот лозунг, едва успев войти в ворота. Лозунг был начертан на еще не просохшей от клейстера бумаге огромными, в человеческий рост, иероглифами, сверкавшими черной, тоже еще не высохшей краской. Они ярко выделялись на белой бумаге, лезли в глаза и, казалось, были обращены прямо к нему.
В этот день в институте стояла непривычная тишина, да и вся атмосфера была какой-то необычной. Пустой двор, пустые коридоры, все помещения заперты. Он распахнул дверь в свой кабинет — ни души. Солнечный свет свободно лился через четыре широких окна, и лучи, отражаясь от стеклянных поверхностей столбов, слепили глаза. В учреждениях уже перестали топить, и в комнатах, не согреваемых ни переносными печами, ни калориферами, стоял холод. На своем столе он обнаружил записку следующего содержания:
«Чжунъи!
С сегодняшнего дня наш сектор вместе с сектором новой истории начинает вести кампанию. Мы все пошли туда. Приходи и ты, не задерживайся.
Он поспешил в сектор новой истории. Там помещение было вдвое больше, чем у них. Его сослуживцы Цинь Цюань и Чжан Динчэнь сидели вперемешку с сотрудниками и сотрудницами другого сектора. Чжан Динчэнь на сей раз был одет в старую, застиранную до белизны синюю куртку из грубой ткани. По одному ему известной причине он надевал ее каждый раз, как затевалось очередное мероприятие, поэтому острословы именовали ее не иначе как «спортивная одежда». В этот момент все были заняты какой-то писаниной. На пять столов приходилось вдвое больше людей, им было тесно, но никто не жаловался, занятый своим делом. Все заметили, что вошел У Чжунъи, но никто его не приветствовал. Только Цинь Цюань слегка повернул к нему свое тощее мрачное лицо, кивнул, но не сказал ни слова.
Всего за одну ночь отношения между людьми изменились до неузнаваемости, на прежнюю дружбу рассчитывать уже не приходилось. Дружба испарилась, словно вода на сильном огне, и остались лишь отношения типа «ты — мне, я — тебе», причем никто этого не скрывал.
У Чжунъи присмотрелся и увидел, что Цинь Цюань своим превосходным «уставным» почерком пишет дацзыбао. Заголовок, выведенный иероглифами в кулак величиной, возвещал: «Приветствую всех, кто будет как следует разоблачать и критиковать меня!» Дальнейший текст был написан очень четкими и правильными знаками, расположенными на равном расстоянии друг от друга. В начале каждой из предыдущих кампаний он делал такой тактический ход, но это ни в коей мере не спасало его от ожесточенных нападок и проработок. Перед каждым из остальных сотрудников лежал разлинованный лист бумаги средних размеров. Некоторые что-то писали на нем не отрываясь, другие застыли с перьями в руках, третьи при виде вошедшего Чжунъи прикрыли ладонью написанное. Но тот вовсе и не собирался подглядывать, понимая, что в такой момент человек, проявляющий излишнее любопытство к чужим писаниям, сам выглядит подозрительно.
Дверные петли скрипнули, и в помещение вошел худощавый высокий мужчина средних лет в прямоугольных очках с тонкой черной оправой. На его отглаженном форменном кителе выделялся позолоченный зажим авторучки. Подобные руководящие работники попадаются в каждом учебном или исследовательском институте, в каждом учреждении. С первого взгляда видно, что это люди способные, осмотрительные и многоопытные во всех отношениях. Порой излишне строгие и самоуверенные, они тем не менее пользуются у подчиненных большим авторитетом за порядочность и сугубо деловой подход.