Людмила и Александра вошли за ними. Дверь захлопнулась. Шпрудель холодно поклонился им. С выражением необычайной надменности он сказал поручику:
– Напрасно вы берете на себя эту ответственность. Заметьте, что я не давал вам слова.
Поручик спокойно ответил:
– Ну, убежать вам не удастся. Здесь солдаты.
И отошел к окну. Людмила обнимала Шпруделя и говорила:
– Гейнрих, как я рада, что ты не ранен!
– Я в отчаянии, – сухим, неприятным тоном говорил Шпрудель, – что мне пришлось встретиться с тобою в такой обстановке. Но, когда я тебе расскажу, ты увидишь, что у нас не было никакой возможности пробиться. Мы все же исполнили свой долг и сделали то, что нам было поручено.
Этот тон и эти слова раздражали Раису. Она подошла к Шпруделю и спросила:
– Шпрудель, что вы сделали с Сережею?
Людмила вздрогнула и с испугом глядела на Раису. Александра тянула ее за рукав и шептала:
– Раиса, молчи!
Шпрудель холодно и надменно глянул на Раису и сказал:
– Я не видел вашего брата, Раиса.
– Вы его убили! – кричала Раиса.
– Странное обвинение! – пожимая плечами, говорил Шпрудель. – Я сам готов был отдать свою жизнь. Дочь воина, вы имеете странное представление о войне.
Людмила заплакала. Говорила:
– Милый, не слушай ее. Эта война – такое несчастие! Мы все потеряли головы.
Шпрудель отворачивался от горящего взора Раисы. Он вспоминал рассказы о Раисиных снах, – в России он привык на все обращать внимание, – и теперь его самоуверенность колебалась холодным ужасом. Он думал, что эта взбалмошная девушка, пожалуй, и в самом деле ясновидящая. Ведь никто же не мог рассказать ей того, что случилось с ним третьего дня. Даже и его совесть была смущена воспоминанием о смерти Сергея, того славного юноши, который любил его, как любил всех, с кем встречался. Он бормотал, пожимая плечами:
– Но все же, – такие слова! «Голова должна воспитать сердце».
На платформе слышались чьи-то крики и рыдания. Поручик подошел к двери и пропустил Екатерину Сергеевну и старуху с плачущею дочерью, которых сестры заметили еще вчера. Девушка, рыдая, кричала:
– Он! Это он!
– Кто он? – спросила Александра.
– Он, этот прусский офицер, приказал расстрелять моего отца!
– Сумасшедшая! – презрительно сказал Шпрудель.
Старуха старалась успокоить девушку.
– Пойдем, пойдем, милая! – говорила она.
Заметив, что Александра и Раиса смотрят на них с участием, она говорила им полушепотом:
– Немцы обижали ее, ну, конечно, старик заступился, ударил немца, ну, конечно, его и расстреляли. Что делать, война, мы это понимаем, ну, а она все плачет.
– Этот самый офицер? – спросила Александра.
Старуха плача говорила:
– Этот, не этот, что тут, – старика убили, не вернешь. Торговлишка была, все сожгли, разграбили, как сами живы остались, не знаю. Что на нас, только то и осталось. И уж как только выбраться удалось, не пойму. Конечно, здесь отдохнули немного, ну, а вот девушка все плачет. Пойдем, пойдем, милая, – говорила она девушке.
Раиса спросила Шпруделя:
– Отчего же вы не скажете, правду ли говорит эта девушка?
– Я не обязан отвечать на нелепые вопросы, – со злостью сказал Шпрудель.
Людмила с ужасом смотрела на девушку, которая в отчаянии ломала руки и выкрикивала бессвязные слова. Раиса подошла к поручику.
– Уведите его. На нем слишком много русской крови, – сказала она.
Шпрудель задрожал от злости и закричал:
– О, баранья голова! Только русские могут быть так бестолковы. «Дух мужчины – разрушенье, дышит силой роковой». Прощай, Людмила, – до лучших времен.
Людмила с ужасом смотрела на него. Он поцеловал ее руку, она коснулась губами его лба. Поручик подошел к ним.
– Простите, – сказал он Раисе.
Шпруделя увели. Людмила подошла к Раисе и глядела на нее глазами, полными слез.
– Раиса, безумная Раиса, что ты ему говорила? Неужели все это правда? Что же мне, умереть?
Раиса обнимала и утешала ее нежными словами.
Меж тем Екатерина Сергеевна разговорилась с молодым поручиком. Оказалось, что он бывал прошлою зимою в их доме. Он с восторгом говорил о военной деятельности генерала Старградского и о той популярности, которою уже окружено его имя. Екатерина Сергеевна молодо краснела от гордости. Она спросила:
– Вам с пленными, должно быть, много хлопот? Неприятная обязанность.
Поручик махнул рукою и сказал:
– Да уж и не говорите! Жалуются, что их посадили в вагон третьего класса! Так шумели. А во второй или первый класс посадить не было никакой возможности! Вагонов нет, надо раненых офицеров поместить. Так теперь они требуют себе шампанского! Мы, говорят, офицеры, нам полагается. Можете представить!