— Если б они не убежали, я отвел бы от них грозу, — сказал Георгий.
— И теперь не поздно, — возразил Спиро.
— Только бы господь помог мне подняться и дойти до паши, я бы все уладил. Митхад-паша — мой друг… Господи боже мой, избавь от кончины безвременной! У меня желчь разливается. Пускай побродят по валашской земле! Пускай милостыни попросят! Пускай поголодают, коли до сих пор по-людски жить не научились! Я не о них горюю. Срам-то, срам какой! Как мне на улицу выйти? Как паше в глаза смотреть? Что скажет валия? «Ты называешь себя верноподданным? Но у тебя сыновья — заговорщики… А я буду стоять перед ним выпуча глаза и просить прощения. Скверно!
Тут в комнату вошел Ненчо, вопя:
— Знаете, что произошло, до какого позора мы с вами дожили? Ваша дочь, Марийка ваша, убежала в Румынию с этим негодяем… Паша его ищет, из-под земли хочет вырыть, а он похитил девушку и — на лодке через Дунай! Мне сами лодочники рассказали… Обнялись, и поминай как звали! Я ходил к паше, просил задержать лодочников, допросить их, и он согласился исполнить мою просьбу…
Долго еще изливал Ненчо свое красноречие, но никто уже не слушал его. Георгий, снова застонав, повернулся лицом к стене, тетушка Георгевица побежала в сад, рассчитывая, быть может, еще найти там дочь, Спиро Трантар отправился к своей благоверной, а Ненчо пошел искать себе другую невесту…
Между тем по всей Болгарии разнесся слух, что какая-то комета переправилась через Дунай и движется к Балканским горам с целью освободить болгарский народ от турецких паразитов. Турки вдруг стали ласковей, начали заискивать перед болгарами. Старые турки осуждали правительство, молодые злодеи старались оправдать сами себя и свои преступления, турчанки несли свои драгоценности в болгарские дома, турчата обвиняли родителей в том, что те научили их обижать болгарских ребят и кидать в них камнями, а Митхад-паша строго-настрого запретил правоверным называть болгар гяурами. Словом, в оттоманской империи были вдруг проведены такие «реформы», каких не в состоянии осуществить самый умный великий визирь, самый добрый и гуманный султан.
А что думал и что делал в это время сам болгарский народ? Он ждал, что произволением божиим на него посыплются с неба жареные куры. Когда Филипп Тотю и Панайот Хитов переправились через Дунай, множество лиц посветлело, множество сердец учащенно забилось, множество взглядов поднялось к небу, множество уст зашептало тайные молитвы. Но ни один из этих «доброжелателей» не захотел стать действующим лицом и поддержать болгарские четы. Когда юнаки Тотю и Панайота обнажили священные мечи свои для спасения своих угнетенных братьев, братья эти преспокойно вышли на поля и луга, чтобы заработать лишнюю монету для своих повелителей. Словом, народ повел себя благоразумно: он решил, что, если Тотю и Панайот достигнут цели, он тоже выиграет и скажет им спасибо; если же их разобьют, он, вслед за турками, назовет их разбойниками и выйдет сухим из воды. Находились и такие, которые ругали болгарских юнаков хуже, чем турки.
— Эти негодяи решили сжечь наши дома и обездолить наши семьи, — говорил толстый торговец.
— Какой позор! Бездельники хотят окончательно нас уничтожить, скомпрометировать в глазах нашего благодетеля, — возмущался какой-нибудь сладкогласнейший учитель.
— Перехожу в магометанство, — объявлял иной безгрешный чорбаджия.
— Избавь нас, господи и пресвятая богородица, от всякого зла, — твердили храбрые христиане.
Почему же получилось так, а не иначе? На этот вопрос нелегко ответить. Мне кажется, вся беда в том, что у нас до сих пор все делалось без определенного плана и стремления к общему благу. Светила наши загорались сами по себе и сияли для самих себя, так что вовсе не могли воздействовать на своих ближних. Конечно, и препятствия были велики.
Но не подумайте, что я собираюсь во всем винить народ. Нет, я говорю только, что, решаясь на то или иное предприятие, наши предводители руководились только своей личной ненавистью, а народ не мог проснуться из-за того, что не имел разумных и энергичных предводителей. Кроме того, в отечестве нашем появилось множество ненчовцев, георгиевцев, спировцев и т. п., которые оказались хуже турок и думали только о своей шкуре. Пусть говорит кто что хочет, а я утверждаю, что прежде чем лечить организм, надо вырезать из него гнилую ткань.
Но вернемся к нашему повествованию.
Тотю и его чета сидели возле Вырбовки в молчании. День был погожий, солнце весело сияло, слышалось сладкое пенье птиц. Яркие лучи солнца заливали лес. Среди зеленой листвы и увешанных плодами ветвей белело и желтело болгарское село.