Мама соскочила с машины, побежала в магазин, купила красную расческу и очень радовалась ей.
Но отец был невесел.
— Переправа, — проговорил он, поглядывая вверх и прислушиваясь.
Он сам сел за руль и повел машину на паром. Когда паром прошел за середину широкой реки, отец немножко повеселел, а на том берегу объяснил:
— Разведчик тут летал час назад. Нам ничего, а Павлуше, между прочим, худо это, если б налет совершился.
Когда прошли Сясь, отец заявил облегченно:
— Опасность позади. Ну, Павел Васильевич, открылась тебе дорога в жизнь. Теперь, между прочим, ты живи смело, без трусости, как полагается пионеру. Ведем мы войну с лютым врагом не на жизнь, а на смерть, и священные наши чувства — к родной стране любовь и к врагу ненависть. Эти чувства в себе не расплескай.
При этом он глядел на оставленный ими берег, за Сясь, и мать глядела туда же. Лица у обоих были серьезные.
Отец промолвил тихо и задумчиво:
— Не знаю, между прочим, удалось ли бы завтра проехать по шоссе этому. В кольцо зажимает он наш Ленинград.
Мать все смотрела и смотрела туда, где и не видно было Ленинграда, и слезы копились в ее глазах. Павлуша поглядел на отца, на мать и вдруг спросил:
— А тетя Аня?.. А Верочка?..
У мамы по щекам потекли слезы. А отец ответил уверенно:
— Не время нюниться. Вывезем, между прочим, и Верочку, и тетю Аню… Не этой дорогой, так другой, а Ленинград я достигну. Мой маршрут тебе известный: Ленинград — Тихвин — Валдай — и обратно. Задание я выполню. Не нюниться. Все мы в нашем Ленинграде будем.
И они поехали дальше — в Тихвин.
В Тихвине все загородил стоявший на первом пути эшелон, такой длинный, что если стать у паровоза, то не увидишь последнего вагона. А вагоны были товарные, красного цвета, с раздвинутыми дверьми, полные детей и женщин. Классных вагонов — только два, как раз у самой платформы, где ждали Павлуша с мамой. Под эти вагоны ныряли все, кому нужно было на другие пути. Нырнул туда и Павлушин отец.
Из классных вагонов выглядывали небритые физиономии хорошо одетых мужчин. Двое вышли покурить. У одного, седого, с добрыми глазами, — орден Ленина, у другого, щуплого, в пенсне, — «Знак Почета».
— Академики, — почтительно промолвила мать, и Павлуша задумался, кем лучше быть — академиком или воентехником первого ранга.
Мужчина в мягкой шляпе и тоже с орденом быстрым шагом прошел мимо академиков, бросил весело:
— Чайку! Чайку!
Он нес горячий чайник.
Из-под вагона вынырнул Павлушин отец.
— Есть, — сказал он. — На третьем пути эшелон на Ярославль. Знакомца там нашел.
Он нагрузился вещами, и они двинулись в обход эшелона с академиками. И вот глазам их открылось все множество вагонов и людей, загромоздивших Тихвин. Куда ни глянь, везде нескончаемо тянутся железнодорожные составы, такой длины поезда, каких Павлуша и не видывал никогда. Как это умудрятся железнодорожники разгрузить такое скопление? И Павлуше хотелось уже стать начальником станции Тихвин, отправлять поезда — один за другим — на восток. Это, наверное, очень интересно.
Отец провел Павлушу с мамой меж двух красных рядов, и Павлуша считал вагоны. Когда он досчитал до двадцати семи, отец остановился, сказал:
— Здесь.
И гордо взглянул на семью: классный вагон, не теплушка. Это был классный вагон, такой же, как и у академиков, и здесь приветствовал их черноволосый мужчина в зеленой гимнастерке без петлиц и в штатских черных штанах, поддернутых так, что над пыльными желтыми ботинками открывалась синяя полоска носков.
— Будем знакомы, Бикерман, Моисей Львович, ваш попутчик до Ярославля.
— Очень приятно, — вежливо ответила Марья Николаевна.
Глаза ее потухли, и лицо у нее опять стало грустным, утомленным, как у тети Ани. То мгновение, которое она так отталкивала от себя, которого не хотела знать всей могучей силой своей, наступило. Надо было прощаться с мужем, и в мозгу опять назойливо вертелись где-то слышанные строки:
Прощались не в купе, где было слишком много народа, а на площадке, в глубине. Отец поцеловал маму, потом Павлушу и еще раз маму.
— Увидимся еще, — сказал он уверенно. — Успешно разгромим врага — и тогда свидимся. Между прочим, Павлуша пусть не болеет. Адрес мой тебе известный, свой адрес сейчас же посылай телеграфно, как установишь местожительство. Буду тебе писать. Ты, Павлуша, не реви, что бы ни случилась. Плакать нельзя. Надо расти сильным, мужественным. Нельзя плакать.